Спаси меня

– Я не школьница, – решаю вмешаться. – И я не сплю, если что.

Я лежу на той самой кровати в комнате наверху. Лежу на животе, потому как на спине у меня дыра размером с замочную скважину. Так сказал доктор, которого Гера зовёт Петей.

Петя похож на профессора мединститута: в костюме, тонких очках, с аккуратной стрижкой и красивыми руками. Я подмечаю это, пока он перевязывает мне колени.

Та ещё была операция!

Мне больно лежать, больно сидеть. На ногах я тоже стоять не могу. Гере пришлось держать меня под мышки, как провинившегося кота.

Пока с помощью Нуркан с моей спины срезали платье и бельё, пока стягивали порванные колготки, я мужественно боролась со слезами. Проиграла, когда перекись проникла в раны.

– Что с твоими коленями? – спрашивает доктор.

– Упала.

– Это я понял. А до этого? Они совсем недавно зажили.

– Значит, и раньше падала. Падучей страдаю.

– Употреблять слова, значения которых не знаешь или не понимаешь до конца – крайне неосмотрительно. Падучая – это эпилепсия. Даже в шутку не желай себе этого.

– Языкастая, – комментирует из-за спины Гера. По голосу слышно, что он улыбается. Мне бы обернуться, посмотреть, на месте ли его щербинка, но я точно не буду этого делать.

Ещё когда летела головой вперёд, поняла, что ни о чём никого здесь просить не стану. Прийти в «Точку» было большой ошибкой. Кто такой Волочков, против этих бандюганов? Мелкий пакостник, только то! И о чём просить? Наказать его? Погрозить пальцем и заставить всё вернуть? Судя по тому, как привыкли действовать эти люди, там никаких разговоров и убеждений быть не может – сразу в расход.

Пойду ли я на это? Смогу ли жить с мыслью, что виновна в гибели пусть даже общеизвестного гада? С чем легче смириться – с собственным малодушием или трусостью? Пришло время решать.

Вот я и решаю. Лёжа в той самой испугавшей меня комнате на той самой, повергшей в шок, кровати.

Поначалу вообще всё равно было, куда меня несут. Да и потом тоже. Спину разрывало от боли так, что даже подташнивало. Или это от ржавчины, забившей носовые пазухи аж до самого горла? Кровь для меня всегда пахнет именно ржавчиой.

Бельё на этот раз тёмно-синее, непривычно прохладное и с запахом ополаскивателя. Значит, стирают, не выкидывают. Аромат «Морозное утро». Мы тоже таким пользуемся, и этот факт немного успокаивает. А, может, это действие одного из уколов, которых мне сделали штук пять, не меньше.

– Значит, поживёшь пока здесь, не школьница. Нуркан за тобой присмотрит.

Нуркан – это хорошо. С Нуркан я договорюсь. Именно её руки натягивают на низ моей спины простынь, прежде чем достать из-под живота обрывки платья. Я достаточно посветила трусами перед малознакомыми мужчинами, так, что до сих пор при воспоминании об этом заливаюсь краской.

Лифчик мой они тоже разрезали. Не пережил он этой ночи. Очень и очень жаль, хороший был, добротный. Покупала, думала, что сносу не будет. А вот же ж…

– Может, всё же сообщить кому-то? – в который раз интересуется Гера.

– Нет, – твержу я и удивляюсь, почему под таким словом так тяжело ворочается язык.

Всё-таки, лекарства.

Просыпаюсь от ещё одного укола.

Надо мной стоит Нуркан.

– Это антибиотик, – говорит она и аккуратно тянет из меня шприц, зажимая место укола ватным тампоном. – Инъекция два раза в день. Чтобы не было заражения. Порез глубокий.

– Спасибо, – шепчу. – Вы тоже доктор?

– Медсестра. Тридцать лет по операционным.

И вправду: незаменимый сотрудник.

– Как тебя угораздило-то? – спрашивает.

Вместо ответа я тяну жалостливо:

– Мне домой надо.

– Пётр Сергеевич сказал лежать. Можешь на всю жизнь инвалидом остаться.

Верю, что могу. А ещё верю, что Юлька с ума сойдёт от страха, если утром не вернусь. Позвонить не могу: остатки моего обычного кнопочного телефона, раздавленного при падении, покоятся где-то в карманах бывшего платья.

Доверится Нуркан? Да или нет?

Воспоминания, как она гнала меня из комнаты, перевешивают сомнения.

– Сестра будет волноваться, если не вернусь.

– Скажи адрес. Я предупрежу.

– Только не говорите никому, пожалуйста. Не хочу, чтобы они знали.

Очень неудобно смотреть на человека, когда лежишь на животе. В поле зрения только кант платья и ноги, обутые в чёрные пластиковые тапки. Нуркан предана Герману и этому месту. Не переборщила ли я, ненамеренно его очерняя?

Я замираю в ожидании вердикта.

Женщина медлит несколько минут, прежде чем осторожно опуститься на край кровати. Её рука так же осторожно ложится на мою голову.

– Нехорошее это место, Таня. Зря сюда пришла.

– Уйду, – обещаю. – Сегодня бы и ушла, но видите вот…

Я замолкаю, поражённая неожиданной лаской от почти незнакомого человека.

– Герман неплохой парень. Сильный. Справедливый. И люди вокруг него тоже неплохие. Но молодые они ещё. Глупые. Творят дела, за которые спрос обязательно будет. Ответят ли?

– Я за помощью к ним пришла, – неожиданно для себя признаюсь. – Сестру мою обидели, а у неё ребёнок маленький.

– Неужто, сами не справитесь? Молодые. Здоровые.

– Теперь думаю, что да.

– Вот и правильно. В долгу здесь быть нельзя. Я схожу к ней, предупрежу. Вещи тебе принесу. А потом помогу уйти.