Спаси меня

— К третьей тянет, потому что она собранна, уверенна в себе, элегантна. Ты уже направился было к ней, и танец уже начался, как вдруг на другом конце зала видишь еще большую прелестницу. Она заполонила собой все: вокруг нее кипит жизнь и царит настоящий хаос, так что и не подойти. Пьяна как сапожник, танцует на столах, трясет распущенными волосами и вскидывает руки…

(Только не подумайте, будто я о Бет.)

— Такие не в моем вкусе, — перебивает Клайв. — То есть я знаю, какой типаж меня привлекает. У каждого сложилось некое представление о желаемой избраннице, и как только ты встречаешь девушку, которая приближается к идеалу, думаешь: это судьба. Вот она, моя вторая половина. А если нет, тогда, конечно, можно рассуждать о том, что все девушки хороши. И хапать побольше из жадности.

— Ага, — соглашаюсь я. — Чем частенько грешат отвратные плешивые политики, у которых и одышка, и плешь, и цвет лица как у обитателя склепа. И все равно они считают прямой обязанностью реализоваться не только на политической арене, но и на столе своего кабинета в Палате общин с молоденькими помощницами и ассистентками. Что поделаешь — должность обязывает, через «не хочу». Главное — хватать, хватать, хватать!

Мы с Клайвом даже придумали новый тип человека: «завсегдатай супермаркета». Наш покупатель идет по жизни, как по магазину, где на полках разложены Идеальная Любовь и Сексуальное Удовлетворение, и считает, будто имеет на них полное право. Он верит: главное знать, на какой полке они лежат, — подходи и бери. Ведь другие же где-то находят — достаточно посмотреть на счастливые лица в рекламе! И он ждет, что найдет в супермаркете жизни все, дабы заполнить пробелы, оставшиеся после неосуществившихся бесплодных надежд шестидесятых, когда он ходил в вареных джинсах с подсолнухами-наклейками. А может, все началось раньше — с падения Британской империи и гибели религии… В нашей жизни больше нет места святыням. Мыслящие, не лишенные чувства меры люди не видят ничего привлекательного в существующих ныне формах вероисповедания, считая их никуда не годными, а то и вовсе путанными. Сказать по правде, даже меня религия повергает в недоумение.

У «завсегдатая супермаркета» продается и покупается все. Полки стонут под весом экзотических, доставленных по воздуху фруктов с непроизносимыми названиями, мяса страусов, которых специально для него вырастили на фермах, и любой несусветной чуши, способной удовлетворить любую прихоть. Но ему всегда чего-то не хватает. Он носится по рядам в поисках специальных, скроенных по особому образцу религий, которые убедят его в существовании вечной жизни или по крайней мере специально смоделированных малюток (хотя бы его гены увидят будущее). И, разумеется, ему никак не обойтись без идеальных любовниц. Потому что наш завсегдатай — идеалист, и нужно ему совсем немного: совершенство.

И вот он остается один. Несчастный и покинутый, без любви и ожиданий, обманувшийся и разуверившийся идеалист, несчастный сиротка в одиноком сказочном мире универсального супермаркета. Я несправедлив?

Однако вернемся к нашей потасовке.

— Согласен, жадность. Только ведь и жадность бывает разной. Ты говоришь о жажде наживы. А что, если по сути своей это интеллектуальный или даже духовный голод, жажда познать мир? Люди до самой смерти остаются детьми, любопытными детьми. Такова наша отличительная особенность как вида. А вдруг единственно верный способ познать мир, докопаться до истины — спать со всеми подряд? Как думаешь?

— Хм…

— А что, если идеал — вещь вообще недостижимая? Ну, взять тебя. Ты нашел девушку своей мечты?

— Нашел, — мечтательно протягивает Клайв.

— Тебе только так кажется. Пройдет пара недель или месяцев — начнешь и на других заглядываться.

— Знаешь, ты все-таки безнадежный пессимист.

— Не спорю.

— Просто ты убедил себя, что между нами и ими, женщинами, лежит непреодолимая пропасть.

— Пропасти не преодолевают. Преодолевают пространство.

— Вбил себе в голову, что женщины и мужчины мечтают о разном, что не бывает вечной любви, что страсть быстротечна, а моногамия — удобный самообман. А теперь ноешь, что тебя никто не понимает.

— Что ж, — говорю я. — Пожалуй.

Клайв улыбается.

— Знаешь, а я женюсь на Амрите.

— Да? То есть ты уже…

— Нет еще пока. Сначала надо хотя бы от Эммы избавиться. — Он погружается в невеселые раздумья. — Да, забыл сказать, через пару недель будет охотничий бал у родителей. Все приглашены.

— Куда? В наследный замок?

— Да.