Когда все ушли и я осталась одна, на меня снова накатила волна сомнений, которая в скором времени смешалась с бурей страха и новых переживаний. Сидеть и терзать себя ожиданием звонков от Кристины не хотелось, и мне пришло в голову заняться уборкой в доме, раньше это дело помогало успокоиться и прийти в себя. Теперь же уборка казалась не только средством от ненужных мыслей, но и чем-то вроде платой за помощь и гостеприимство, все равно делать мне пока больше нечего. Конечно, лезть в шкафчики и полки с чужими вещами я не планировала, это даже в мыслях звучало ужасно неприлично, но коврики во всем доме все же пропылесосила, а полы тщательно вымыла с моющем средством, еще и цветы полила, а кое-где протерла незначительную пыль. В целом у них в доме и без моей уборки оказалось довольно чисто, видимо Эдже особенно хорошо следит за домом. Уборка пошла мне на пользу и по итогу я стала чувствовать себя значительно лучше. Во время своей домашней работы, мне на глаза попались семейные фотографии, расставленные на тумбочке в гостиной, до этого я их почему-то не замечала, наверное, все из-за моего суматошного состояния. Сейчас же с любопытством рассматривала детские фотографии Эдже и ее сестры, у них оказались очень схожие улыбки, этим они пошли в своего отца, а вот глаза разные, Эдже взглядом напоминала молодого дядю Насуха, а Несрин их маму. На фотографиях держа на руках своих дочек, молодые родители широко смеялись, от одного взгляда на их счастливые лица, я тоже невольно заулыбалась. С грустью вспоминаю, что свои фотографии с родителями я оставила в том доме, теперь даже такая своеобразная встреча с ними мне стала недоступна. Обещаю себе когда-нибудь их забрать, не знаю каким образом, но я обязана это сделать. Не хочу осквернять память родителей, бросив наши снимки в доме того ублюдка.
Уборка подняла мое настроение на несколько пунктов выше, и теперь я с интересом, а не с опаской, поглядывала в окно на улицу, где прохожих ласкало теплое майское солнце. Эдже перед уходом сказала, что если мне вдруг захочется прогуляться на улице, то я спокойно могу дойти до хлебной лавки, которая находится прямо за углом их дома и купить к ужину пару лепешек. Она еще настоятельно предупредила, что английского языка тут особо не знают, но язык жестов точно поймут. Я тогда честно отказалась выходить из-за страха быть пойманной, если серьезно, то меня до сих пор преследуют страшные воспоминания тех моментов, когда верные ищейки мужа находили меня где угодно и возвращали обратно к нему.
— Думаешь, ты сможешь сбежать от меня, подлая дрянь? — Глаза мужа сверкают безумием, он больно сжимает мой подбородок и притягивает ближе к себе, — ты принадлежишь только мне, поняла? — Мерзко впивается губами в мои губы и яростно кусает нижнюю губу, оставляя на ней кровавую каплю, он не хочет сделать приятно, он хочет в очередной раз наказать, — не слышу, ты поняла меня? Давай, грязная сучка, скажи мне это!!!
— Да… — комкаю слова, прожевывая их вместе со слезами, — я… принадлежу тебе… — голос жалобно стихает.
Он победно ухмыляется, словно совершил великий подвиг и приручил к своим рукам дикое животное, которое теперь обязано смотреть в его открытый рот с безграничной благодарностью. Он безумен, даже не видит мое состояние и настоящее отношение к нему. Он оглядывает мое лицо беглым взглядом, решая про себя что-то очень важное, а затем сильно хватает за высокий хвост и резко оттягивает голову назад, еще секунду разглядывает своим горящим сумасшествием взглядом, а потом начинает жадно целовать губы, скулы, спускается ниже к шее, оставляет там болезненный поцелуй, от которого потом наверняка останется еще один фиолетовый след и мне снова придется его замазывать несколькими слоями тональника, выжигает жалящую кислотой влажную дорожку от ключиц к ложбинке между грудей. От страха и отвращения я непроизвольно дергаюсь в его руках и его этот жест распыляет еще больше, он начинает действовать напористее, сильнее. Хочу вырваться, но не могу позволить себе даже пошевелиться в его руках. Боюсь, цепенею, в который раз рассчитываю на быстрый и легкий исход наказания, хотя мне доподлинно известно, чем же в итоге все закончится. Отвращение и страх те немногие чувства, которые испытываю в этот жуткий момент, то единственное, что врезается в память намного отчетливее тех мерзостей, которые он проделывает со мной дальше, раз за разом, снова и снова, пока от меня не остаётся ничего слабо напоминающего живой женщины.