Спаси меня, вальс

Помимо претенциозных попыток изъясняться по-английски, Жак не пренебрегал драматическими приемами и экспансивными жестами, чтобы сполна донести свою мысль до окружающих.

— Думаешь, он и вправду бог? — прошептала Алабама, обернувшись к Дэвиду. — А он похож на тебя, разве что он создание солнечное, а ты — лунное.

Лейтенант стоял рядом с Алабамой и по очереди трогал все, к чему она прикасалась, пытаясь создать незримую чувственную связь между ними, он напоминал электрика, устанавливающего сложный электроприбор. Оживленно жестикулируя, он беседовал с Дэвидом, демонстративно не глядя на Алабаму, чтобы скрыть свой неожиданно возникший к ней интерес.

— Я прилечу к вам на аэроплане, — великодушно предложил он, — а здесь я каждый день плаваю.

— Тогда давайте выпьем сегодня, попозже, — произнес несколько озадаченный Дэвид, — потому что сейчас нам надо вернуться к ланчу, и больше нет времени.

Разболтанное такси лихо прокатило их по очаровательным тенистым аллеям Прованса, вознося над пересохшими виноградниками. Похоже, солнце забрало себе все краски, чтобы, заварив и настояв, замешать цвета грядущей зари на небе, а пока земля, белая и безжизненная, ждала щедрого разноцветья, которое овеет прохладой поздний вечер, проникая сквозь виноградные лозы и между камнями.

— Мадам, посмотрите на ручки девочки. Нам надо немедленно в тень.

— Ах, няня, пусть позагорает! Мне нравятся здешние красивые смуглые люди. Они такие искренние.

— Мадам, с детьми надо знать меру. Говорят, это вредно для кожи. Мы должны думать о будущем, мадам.

— А я, — сказал Дэвид, — собираюсь прожариться, чтобы быть похожим на мулата. Алабама, как ты думаешь, не будет слишком женственным, если я побрею ноги? Так они скорее загорят.

— Можно мне лодку? — спросила Бонни, не сводя глаз с моря.

— Хоть «Аквитанию», когда закончу следующую картину.

— Слишком démodé[50], — вмешалась Алабама. — Мне лично хочется красивое итальянское судно, покачивающееся на водах Неаполитанского залива.

— Возвращение к истокам, — сказал Дэвид. — Ты опять становишься южанкой — но предупреждаю, если увижу, что ты строишь глазки этому юному Дионису, сверну ему шею.

— Не бойся. Я и поговорить-то с ним вразумительно не могу.

Одинокая муха билась в луче света над шатким столом, который был также и бильярдным. В обитой сукном столешнице лузы, когда требовалось, со стуком закрывались. Белое сухое вино, теплое и позеленевшее из-за синих бокалов, казалось неаппетитным. На ланч подали приготовленных с оливками голубей. От них исходил запах скотного двора в жару.

— Может быть, приятней будет поесть в саду, — проговорил Дэвид.

— Нас замучают насекомые, — возразила няня.

— Глупо, что приходится терпеть неудобства в такой прекрасной стране, — поддержала ее Алабама. — Когда мы только приехали, все было так хорошо.

— Все со временем становится хуже и дороже. Ты когда-нибудь думала о том, что такое килограмм?

— Полагаю, два фунта.

— Мы не в состоянии, — взорвался Дэвид, — съесть четырнадцать килограммов масла в неделю.

— Может быть, полфунта, — виновато произнесла Алабама. — Надеюсь, ты не собираешься все испортить из-за килограмма…

— Мадам, надо быть очень осторожной, когда имеешь дело с французами.

— Не понимаю, — заметил Дэвид, — ты все жалуешься, что тебе нечего делать, почему же ты не занимаешься как следует домом?

— Чего ты от меня хочешь? Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с кухаркой, она скрывается в подвале и прибавляет сто франков к счету.

— Ладно… если завтра опять будут голуби, я не приду к ланчу, — пригрозил Дэвид. — Что-то надо делать.

— Мадам, — спросила няня, — вы уже видели новые велосипеды, которые купили работники после нашего приезда?

— Мисс Медоу, — неожиданно перебил ее Дэвид, — не будете ли вы так любезны помочь миссис Найт со счетами?

Алабаме было совсем ни к чему, чтобы Дэвид втягивал в разговор няню. Она хотела поразмышлять о том, какими загорелыми вскоре станут ее ноги и какой вкус был бы у вина, если бы его охладили.

— Всё социалисты, мистер Найт. Они губят эту страну. У нас будет еще одна война, если они не поостерегутся. Мистер Хортерер-Коллинз говорил…

Звонкий голос няни не замолкал и не замолкал, и пропустить мимо ушей хотя бы одно ее слово было невозможно.

— Сентиментальная чушь, — раздраженно фыркнул Дэвид. — У социалистов сила, потому что в стране уже все вверх дном. Это следствие, а не причина.

— Прошу прощения, сэр, но это социалисты начали войну, и теперь…

Решительные высказывания няни говорили о ее твердых политических убеждениях.

В прохладной спальне, предназначенной для отдыха, Алабама дала волю чувствам.

— Нет, это невозможно, — сказала она. — Как ты думаешь, она собирается проповедовать за каждой едой?

— Пусть вечером она и Бонни едят наверху. Наверно, у нее никого нет. Все утра она просиживала в одиночестве на берегу.

— Но, Дэвид, это ужасно!

— Конечно, но не стоит так огорчаться. Представь, что ты читаешь роман. Она наверняка найдет кого-нибудь, чтобы облегчить душу. И ей станет лучше. Нельзя позволять чужим людям портить нам лето.