Спаси меня, вальс

— Мне нехорошо, — тихо проговорила Алабама. Ее знобило, у нее заболел живот. Дэвид пошел следом к автомобилю.

Он резко повернул ключ зажигания. Действовать быстрее было невозможно.

— Мы можем пройти? — спросил он у часового.

— Non, Monsieur.

— Произошел несчастный случай. Не могли бы вы сказать, кто пострадал?

— Не положено.

За спиной солдата сверкала белизной песчаная дорога, с одной стороны огороженная домами, с другой — кланяющимися по воле мистраля олеандрами.

— Нам бы хотелось знать, это не лейтенант Шевр-Фейль?

Часовой остановил взгляд на несчастном лице Алабамы.

В конце концов он не выдержал.

— Ладно, месье, я узнаю.

Они долго ждали под немилосердными порывами ветра.

Часовой вернулся. Храбрый и самоуверенный Жак, покачиваясь, шел за ним, символ солнца и французской авиации, голубого неба и белого песка, Прованса и смуглых мужчин, живущих по жестоким законам необходимости, символ реальной, а не вымышленной жизни.

— Бонжур, — сказал он и крепко пожал руку Алабамы, это выглядело так, словно он перевязал рану.

Алабама расплакалась.

— Мы хотели знать, — с напряжением в голосе произнес Дэвид и повернул ключ зажигания. — А жена плачет из-за меня.

И вдруг Дэвид сорвался.

— Черт подери! — крикнул он. — Может быть, подеремся?

Не сводя взгляда с Алабамы, Жак твердо и в то же время ласково проговорил:

— Я не могу драться, потому что он слабее меня.

Его руки, лежавшие на капоте «рено», были похожи на железные перчатки.

Алабама попыталась поднять взгляд на Жака. Из-за слез она не могла как следует разглядеть его. Золотистое лицо и белая рубашка на фоне золотистого свечения, исходящего от его тела, сливались в одно золотое пятно.

— Ты тоже не можешь, — в ярости крикнула она, — ты тоже не можешь побить его!

Плача, она привалилась к плечу Дэвида.

«Рено» громко выстрелил выхлопными газами, и Дэвид с грохотом промчался мимо изготовившегося к защите Жака. Алабама потянулась к запасному тормозу.

— Идиотка! — Дэвид злобно оттолкнул ее. — Не смей прикасаться к тормозам!

— Извини, что не позволила ему исколошматить тебя до полусмерти! — крикнула она в бешенстве.

— Я бы убил его, если бы захотел, — презрительно отозвался Дэвид.

— Мадам, случилось что-нибудь серьезное?

— Всего-навсего кого-то убили. Не понимаю, как они могут так жить!

Дэвид сразу же направился в ту комнату, которую приспособил под студию. Мягкий романский говор двух ребят, собиравших фиги в дальнем конце сада, сначала едва слышным бормотанием поднимался в воздухе, а потом становился то громче, то слабее по мере того, как усиливался или стихал ветер.

Прошло довольно много времени, прежде чем Алабама услыхала, как он кричит из окна:

— Эй там, на дереве, убирайтесь к черту! Да будет проклято все племя макаронников!

За обедом они не перемолвились ни словом.

— Такие ветры на самом деле полезны, — сказала няня. — Они отгоняют комаров, и воздух после них становится намного чище, вы согласны, мадам? Но знали бы вы, как они досаждали мистеру Хортереру-Коллинзу! Как только начинался мистраль, он превращался в разъяренного льва. А вы, мадам, как вы переносите мистраль? Нормально?

Дэвид решил уладить ссору миром и настоял на поездке в город сразу после обеда.

В кафе они нашли лишь Рене и Бобби, потягивавших чай из вербены. Из-за мистраля стулья были положены на столы. Дэвид заказал шампанское.

— Не стоит пить шампанское, когда такой ветер, — посоветовал Рене, но Дэвид выпил.

— Вы видели Шевр-Фейля?

— Да. Он сказал, что отправляется в Индокитай.

Испуганная Алабама сразу поняла, что Дэвид надумал подраться с Жаком, если найдет его.

— Когда?

— Через неделю, дней через десять. Как получится.

Роскошный променад под такими зелеными и полными жизни и летней неги деревьями, казалось, непоправимо преобразился. Жак прошелся по их жизни, как пылесос. Ничего не осталось, кроме дешевого кафе, листьев в канавах, рыскающего поблизости пса и негра по кличке Ни-гроша с рубцом от сабли на щеке, который хотел продать им газету. Вот и все, что осталось от июля и августа.

Дэвид не сказал, зачем ему понадобился Жак.

— Наверно, он на базе, — предположил Рене.

Дэвид перешел на другую сторону улицы.

— Рене, послушайте, — торопливо проговорила Алабама, — вы же обязательно увидите Жака, передайте ему, что я не смогу прийти. Больше ничего. Сделайте это ради меня.

Сонное, со следами пережитых страстей лицо Рене озарилось сочувствием, он поднес руку Алабамы к губам и поцеловал ее.

— Я вам очень сочувствую. Жак хороший парень.

— Вы тоже хороший парень, Рене.

На другое утро Жака на скамейке не оказалось.

— Ну как, мадам, — приветствовал их месье Жан, — понравилось вам наше лето?

— Было чудесно, — ответила няня, — однако думаю, что мадам и месье скоро тут надоест.

— Что ж, и сезон скоро закончится, — с философским спокойствием произнес месье Жан.

На ланч были голуби и подсохший сыр. Горничная суетливо кружила рядом, не выпуская из рук бухгалтерскую книгу. Няня слишком много говорила.

— Этим летом здесь, должна признаться, было восхитительно, — повторяла она.