— Понимаете, я не могу говорить о диагнозе пациентки посторонним людям… — начинает мяться врач.
— Я не посторонний человек… Я ее тетя! Возможно, я уже вынашиваю ребенка, который может спасти Асю…
— Вы да, а молодой человек… — Врач продолжает мяться, косясь на Витю.
— Вить! — глухо произношу я, и мужчина понимает.
Он выходит из кабинета, сообщив, что рядом и если только будет нужен, то сразу же придет на помощь.
— Что с ней?
— Мы сделали переливание крови, благодаря чему удалось улучшить некоторые показатели. Конечно, этого может не хватить надолго… Пока ее отец не примет решение, мы не можем делать что-то дальше. В идеале нужно стабилизировать состояние препаратами и сделать химиотерапию, после которой придется проводить пересадку костного мозга, даже если донор не подойдет на сто процентов.
Врач опускает голову и почесывает затылок.
— Получается, что мы зря провели вчера оплодотворение? Ася не дождется рождения своего брата или сестрички без пересадки?
Андрей Семенович несколько секунд смотрит мне в глаза, а затем отрицательно мотает головой.
— Буду откровенным, но времени у нас куда меньше, чем казалось изначально.
Я киваю.
Больно слышать такие слова.
Очень тяжело.
Сердце переходит на замедленный ритм, а горло сдавливает тошнотворным комом. Вздыхаю и отвожу взгляд в сторону, чтобы не расплакаться прямо здесь.
Я не знала ничего о существовании этой девочки в течение семи лет.
Почему теперь мне было так жаль ее? Почему душа болела, как за своего ребенка?
Поднявшись на ноги, я несколько секунд смотрю на врача, а он теребит в пальцах ручку и нервно постукивает ею по столу.
— Я м-могу стать донором? Вы говорили, что это опасно, но лучше сделать хотя бы это, чем бездействовать и позволить ей умереть, — поджимаю губы, потому что не хочу говорить о смерти, но приходится это делать.
— Вы ведь сказали, что уже прошли процедуру оплодотворения! — хмурится доктор.
— Говорила, но пока неизвестно, получится ли у нас хоть что-то. Вы ведь сами понимаете, что это не так просто, тем более с моим диагнозом. И как это поможет Асе, если времени у нее не остается?
— Мы будем стараться оттягивать время с помощью химиотерапии настолько, насколько возможно будет сделать это! — сухо выдает врач.
Представляю, через какие муки придется пройти этой крохе, и слезинка все-таки скатывается по щеке.
— Вы должны понимать, что не сможете теперь стать донором для Аси, ведь это навредит вам или вашему плоду! Мы не имеем права рисковать одним ребенком, спасая жизнь другого…
Я облизываю пересохшие губы и киваю. Готова ли я снова рискнуть и потерять своего малыша? Но мы ведь даже не уверены, что удалось забеременеть… А что если ничего не получится, и мы упустим время? Что, если я не успею спасти девочку и останусь ни с чем? Эти мысли колотятся в голове, переливаются проклятым эхом.
— Я могу пойти к ней?
— Не стоит этого делать. Девочка в настоящий момент все равно спит. Мы переведем ее в обычную палату, если все будет нормально, завтра. Пока вам нужно расслабиться и подумать о своем положении. В конце концов, это даже не ваша дочь.
Слова врача бьют хлесткой плеткой по сознанию. Я облизываю губы и киваю. Слишком жестоко с его стороны говорить так, но как бы то ни было, он сказал правду. Пусть это кажется мне чуждым и неправильным… Разве дети могут быть чужими? В нас с Асей течет одна кровь…
Я прощаюсь с доктором, молю держать меня в курсе и выхожу. Виктор подхватывает меня под локоть, считывая состояние без лишних слов, и ведет к машине. Мне тяжело передвигать ноги, но я делаю это на автомате. Мысли заполоняют голову, и я боюсь позволить им развиться. Что будет, если мы не успеем?
Вспоминаю просьбу Аси не бросать ее папу, когда она умрет, и негромко всхлипываю, а Витя останавливается и прижимает меня к себе. Утыкаюсь носом в его плечо и плачу, позволяю себе выплеснуть все эмоции наружу и перехожу на рыдания. Меня трясет как обезумевшую. Не могу ничего с собой поделать. Витя лишь сильнее сжимает кольцо своих рук на моих плечах и шепчет, что все образумится.
— Это не твоя вина… Если бы Багрянский был чуточку поумнее и хотя бы задумался о предохранении…
Слова Виктора обжигают сильнее пощечины, и я отстраняюсь от него. Наверное, он прав, но теперь я сомневаюсь, что сама знаю правду о произошедшем. Да и нельзя говорить так о ребенке. Она не виновата, что родилась… И она не должна нести наказание за промашки своих родителей.
Вытираю слезы и сажусь в машину. Откидываюсь на спину сиденья и закрываю глаза, всем видом давая понять, что не намерена сейчас вести разговоры по душам. Мне хочется побыть наедине с собой, и я мечтаю как можно быстрее оказаться дома.
Сама не замечаю, как засыпаю. Сил у меня осталось очень мало, наверное, следует прислушаться к совету врача и подумать о ребенке, который уже мог зародиться внутри. Я не готова еще раз потерять малыша из-за стресса. Следует взять себя в руки, ведь я сильная! Я научилась быть сильной!