Спаси нас

Тогда, как обычно, я всегда составляла план на день, основываясь на учебном расписании, работе оргкомитета и подготовке к Оксфорду, сейчас же у меня не было никаких причин вставать по утрам к определенному времени или выполнять домашнее задание. Первые два дня полностью выбили меня из колеи, но потом я решила, что не собираюсь тонуть в пучине уныния, и по-быстрому составила себе новый распорядок дня.

Первую половину дня я провожу в небольшой местной библиотеке Гормси, где читаю необходимую литературу для Оксфорда и в то же время начинаю подготовку к тестам. После уроков ко мне домой приходят Джеймс или Лин и снабжают меня учебным материалом прошедшего дня, который я до вечера, по мере возможности, прорабатываю.

Это так странно – не ходить в школу. С каждым днем становится сложнее избавиться от этого невыносимого страха, который с понедельника все ползет и ползет по моим венам и, кажется, буквально душит меня. Он терзает меня по дороге в библиотеку и в течение пятнадцати минут, которые я иду назад домой. Он присутствует, когда я сижу с семьей, и мешает мне заснуть, хотя Джеймс на другом конце трубки отвлекает меня разговорами обо всем.

Но я не дам себя сломить. И я отказываюсь принимать эту ситуацию. Джеймс поставил Сирилу ультиматум, и пока его срок не истек, я цепляюсь за надежду, что Лексингтон узнает правду и вернет меня в Макстон-холл. Сейчас я и думать не могу о том, что будет, если этот план не сработает. А если все-таки задумываюсь, то мое будущее лопается как мыльный пузырь у меня перед глазами. И я не могу этого выдержать.

Эмбер же каждый день представляет мне новую альтернативу на случай, если план А (Оксфорд. Любым путем) не сработает.

Ее фаворитами пока остаются план Б (Пойти на стажировку к Элис Кэмпбелл, чтобы потом устроиться на работу в ее культурный фонд) и план В (Бросить все и основать вместе с Эмбер империю моды), причем план В вдохновлял ее определенно больше, чем меня.

Я откинулась назад и вытянула руки над головой. Стулья в библиотеке, обитые серым материалом, были крайне неудобные. И неустойчивые. За последние три дня я выяснила, что лишь два стула не шатаются, причем у одного из них регулярно выскакивают болты. За время занятия я два раза чуть не пережила сердечный приступ, потому что сиденье вдруг уезжало из-под меня, и я думала, что сейчас же рухну на пол.

Но пока все было хорошо. Хотя я уверена, что Вильям, пенсионер, который каждый день ходит в библиотеку, тоже в курсе этих поломок. Каждый раз, когда он приходил раньше меня, он забирал себе единственный не скрипящий и не разваливающийся стул и с искорками любопытства в глазах наблюдал за тем, как я тащу к своему столу один из оставшихся стульев.

Но он все равно мне симпатичен.

Когда я пришла к библиотеке в пятницу утром, она оказалась закрыта на инвентаризацию и должна была открыться лишь к обеду. Это немного выбило меня из колеи, но, в конце концов, я села с книгой в маленьком кафе и скоротала там время. Когда ровно в тринадцать часов я подошла к дверям библиотеки, Вильям уже ждал меня там. Он впервые улыбнулся мне, и вечером, когда я собрала вещи, чтобы уйти из своего уголка, я помахала ему. Радуясь этому маленькому успеху, я направилась домой.

– Я вернулась! – крикнула я, открыв дверь.

– На кухне! – тотчас раздался папин ответ.

Я выскользнула из своих ботинок и повесила в гардероб легкую курточку.

– Сегодня Вильям впервые улыбнулся мне, – сказала я, идя по коридору. – Я думаю, он…

Я остановилась и заморгала.

Папа был на кухне не один.

Рядом с ним у разделочного стола стоял Джеймс.

Рукава его белой рубашки были закатаны до локтей. В одной руке он держал картофелину, в другой овощечистку. Мой папа сидел рядом и нарезал картошку тонкими ломтиками.

Какое-то время я была не уверена, реальность ли это или же очень странный сон.

– Что… что это вы тут делаете? – выдавила я.

– Картофельный гратен, – ответил папа, не отвлекаясь от разделочной доски.

Присмотревшись к Джеймсу, я сразу заметила, что здесь что-то не так.

Я поняла это по его глазам, его позе и мрачной атмосфере, окружавшей их.

– Все в порядке? – спросила я. Я старалась говорить спокойно, но ничего не могла поделать с тем, что мои плечи окаменели и пальцы впились в ремешки рюкзака.

Джеймс откашлялся. Он посмотрел на свои руки, как будто забыл, что, собственно, делает. Затем снова поднял взгляд. Уголки его губ чуть дернулись вверх. Это была не настоящая улыбка, а жалкая попытка ее изобразить. Желудок свело от этой сцены.

– Я пришел тебя навестить, но никого не нашел, кроме… – Он кивнул в сторону папы. – Так что меня взяли в помощники на кухне.

Наморщив лоб, я переводила взгляд с одного из них на другого.

– Я вовсе не так плох, как боялся, – сказал Джеймс, и папа утвердительно кивнул:

– Определенно. Сейчас картошки больше, чем очистков.