Спасибо, Томми (СИ)

Трогает его все время своими изящными, длинными пальцами. Скользит легонько по скулам, вниз по шее, прослеживая складывающиеся из родинок узоры самыми кончиками.

Выжигая воздух из легких.

Пуская мурашки по венам.

Заставляя чувствовать себя о с о б е н н ы м .

“Он просто тактильный”, — твердит себе Томас день ото дня, а кожа чешется от потребности ощутить его руки. Хотя бы вот так — между делом.

Ньют худющий и все время лохматый, щурится, поднимая воротник любимой кожанки, и от глаз в стороны разбегаются такие тонкие морщинки. Как лучики солнца, которое он давно уже заменил собою.

— И давно ты тут отираешься? — Томас забрасывает рюкзак на плечо, сбегает по ступеням, хлопая друга по плечу. Изо всех сил пихая довольную улыбку вовнутрь, кусая самого же себя за щеку.

Пытаясь н е п о к а з а т ь .

— Порядочно, всю задницу уже отсидел.

Соскакивает весело с парапета и обнимает с разбега. Тощий и щуплый, как девчонка. И в то же время жилистый, сильный. Кости почти трещат, но иррационально хочется заурчать, когда пальцы, скользнув по скулам, задевают мочки и прочерчивают дорожки по шее к виднеющимся в распахнутом вороте ключицам.

— Ну, что, Томми, погнали?

Рука на плече, и такое тепло от него, как от печки, от солнышка.

— Я думал, ты с Минхо зависаешь сегодня, — вырывается как-то само тоном обиженного ребенка. Ньют зависает на секунду, всматривается, будто проверяет: не ослышался ли, а потом хохочет.

Ньют смеется.

Откидывает голову, полностью оголяя шею, и Томас зависает. Опять. Потому что это, однозначно, лучшее, что он слышал когда-то. Смех Ньюта как смысл жизни. Раскованный, искренний, радостный, он отражается от всех поверхностей и будто впивается в кожу, проникает в кровь и позволяет дышать. Позволяет поверить, что вот так /хотя бы вот так/ удастся сохранить часть Ньюта в себе. Для себя.

Так, пока Минхо нет рядом.

— Что тебя развеселило?

Немного натянуто, скованно. Боги, на самом деле, он выглядит полным придурком, и поймет, если Ньют…

— Ты такой забавный, когда к Минхо ревнуешь. Это ведь ревность, Томми? Я не мог бы спутать…

Когда эти губы… эти идеальные губы складываются в звуки его имени, когда Ньют выдыхает свое “Томми” раз за разом, от чего током шибает и адских усилий стоит, чтобы позорно вслух не застонать, прикрывая от наслаждения глаза…

“Черт с ними, с насмешками, ты только продолжай звать меня так. Так, словно я значу… Постой-ка… ты что?..”

— Р-ревную?

И новый приступ безудержного веселья, и выпирающий кадык, который хочется облизать. Его кожа наверняка на вкус, как виноград, пропитанный ветром и солнцем. Неудивительно, что Минхо и на шаг от него не отходит и таскает за собой всюду, даже на эти дебильные тренировки по бегу.

Там ведь скучно так, что хоть вой. Но Ньют каждый раз /при всей его вредности, это что-то да значит, правда?/ почти два часа сидит на трибунах и в каждый перерыв запрокидывает голову для поцелуя, раскрывая свои невероятные губы для того…

Для своего парня, Томас. Вообще-то это так называется…

Боже, я полный дебил.

— Ты знаешь, я, может быть, и не очень догадливый, Томми. Но ты так смотришь всегда, так губы облизываешь и вздыхаешь. Хмуришься, когда Минхо неподалеку, а, когда мы вдвоем — ты и я, отчего-то смущаешься дико, а я…

Замолкает резко, как будто лишнего сболтнул. А потом недовольно лезет в карман за пачкой, выбивает щелчком сигарету. Зажимает губами и прикуривает, зло щуря глаза. Смотрит мимо куда-то.

Ньют курит?

У Томаса руки трясутся и сохнет во рту, когда он видит, как смыкаются на фильтре губы. Как Ньют затягивается, выпускает колечко в воздух и тут же снова наполняет легкие вонючими клубами. И снова голову запрокидывает, вглядывается в яркое, слепящее нестерпимой яркостью небо.

Охуенный.

— Я тебя на скейтах хотел позвать покататься вообще-то. Не удержался. Прости что ли… за театр абсурда. Показалось… не знаю.

Это Ньют? Мнет в пальцах недокуренную сигарету, крошит под ноги табак. Чертыхается еле слышно, а потом медленно поднимает глаза.

Исподлобья.

Насквозь.

В самую душу, сучоныш.

Нужен.

Хочу.

— Ньют…

— К черту, Томми… времени с каждым днем все меньше, а ты такой… Не могу не касаться… и так мало. Кончено с Минхо, он понял. Даже если я все придумал себе, может, мы сможем…

Пальцем — на пропахшие сигаретами губы. Прижать, обрывая поток бессмысленного, сбивчивого бреда. Охнуть, когда обхватят, затянут во влажную глубину. Лизнет чуть шершавым кончиком языка, и Томас выдохнет, глухо застонет, уже не сдержавшись.

Отнимет руку и наконец-то запустит пальцы в светлые, торчащие, как солома, волосы. Так, как мечтал. Все, как хотел, и даже горьковатый привкус табака. И все то же тихое “Томми” — на этот раз точно в губы, — которое слизывает, глотает, впускает в себя.

Люблю тебя. Я люблю тебя. Я тебя просто так долго люблю.

========== 30. Томас/Ньют ==========

Комментарий к 30. Томас/Ньют

https://vk.com/doc4586352_455056196?hash=cc75f9993d2fd7109e&dl=67c51fc3fc17b0fd09

Он хотел его лишь для себя.