Спасибо, Томми (СИ)

Ньют такой красивый, что смотреть больно. Кажется, впервые после долгой гонки через лабиринт и такой нелепой смерти Чака, он улыбается. Он улыбается, и ореховые глаза будто светятся в голубоватом искусственном свете мерцающих под потолком ламп. И хочется обхватить ладонями худые острые плечи и уткнуться носом куда-нибудь в шею.

- Эй, я сверху!

Он вопит и улюлюкает, толкает Минхо плечом, врываясь в спальню, и взбирается на верхний ярус кровати, как проворная обезьянка. Того и гляди, кокосами швыряться начнет.

Минхо цедит сквозь зубы что-то вроде: «глупый шенк» и ложится на другую постель, отворачиваясь к гладкой металлической стене. Ребята занимают кровати, и Томасу достается нижняя справа. Ньют задорно подмигивает, свесившись из-под потолка, мол, «повезло». Томас пожимает плечами небрежно: «А когда-то случалось иначе?».

Когда верхний свет гаснет, и дыхание большинства глэйдеров выравнивается, блондин соскальзывает вниз – бледный и такой гибкий, будто в теле его нет ни одной кости, а весь он состоит из мышц и сухожилий. Юркнув под одеяло, прижимается всем телом – такой горячий, дрожащий. Он пахнет виноградом и прогретой солнцем травой. Он податливый, как мягкая глина. Ласкается мягким ручным котенком, шепчет что-то сбивчиво, ища в темноте желанные губы.

- Томми, я так соскучился, Томми.

И тихий всхлип в закушенную до крови ладонь, когда сильные руки переворачивают на спину, когда Томас наваливается сверху, подминая под себя. Путается пальцами в волосах мягких, как у ребенка, ведет ладонями по спине, вызывая дрожь по всему телу.

- Ньют, малыш…

- Люблю тебя, так люблю тебя, Томми.

***

Столовая набита ребятами и девчонками, как алюминиевая жестянка – кусочками тунца. Они гудят, перешептываются, и под высоким сводом стоит такой гул, что уши закладывает.

- Был мощный взрыв, и появились эти солдаты. Началась стрельба. Нас вытащили и привезли сюда, - рассказывает незнакомый паренек, одновременно закидывая в рот ложку за ложкой какого-то вязкого месива. У Томаса в глазах рябит от обилия людей, которые галдят разом, звенят посудой, ногами по полу шаркают и говорят-говорят-говорят.

- Давно вы здесь? – Спрашивает Ньют, сжимая под столом руку друга. Тот благодарно моргает, а потом опускает ресницы, стискивает тонкие пальцы в ответ.

- Пару дней. Вон тот парень, - и темнокожий кивает на мальчишку, натянувшего капюшон до самых глаз, - тут дольше всех, почти неделю. Его зовут Арис. Говорят, он был с одними девчонками.

- Серьезно? – Минхо насмешливо приподнимает брови, а Томас вдруг понимает, что со вчерашнего дня не видел Терезу.

- Кому-то везет, - все дружно ржут и даже Ньют усмехается, вычерчивая пальцем узоры на его запястье. – Ваша подружка… Тереза, да? Ее в женский блок поместили. Я слышал, девчонки шептались. Все время трещит про какого-то Томаса. У вас там любовь, брат? – И подмигивает беззлобно, салютуя железным стаканом.

Ньют осторожно высвобождает ладонь и стискивает пальцами край стола. Томас перехватывает встревоженный взгляд и наполняет легкие сухим продезинфицированным воздухом. Сейчас начнется. Но Ньют молчит, лишь сверлит глазами-стрелами исподтишка. А глэйдеры переглядываются, и чувство, словно взрыва ждут.

- Не до любви нам было, ребята, - устало вздыхает Томас, пододвигая ближе тарелку. У еды вкуса нет совсем. Будто резину жуешь, но он съедает все до крошки, слыша, как Ньют сопит расстроенно, ковыряясь вилкой в своей тарелке.

***

- Томми, не начинай. Мы в безопасности, и с ней тоже все хорошо. Завтра или через пару дней Тереза явится в общую комнату, и ты убедишься, что девчонка в порядке.

Ньют психует, расшвыривая по комнате металлические стулья, пинает ножки кроватей и лупит кулаком в стену, сбивая костяшки. У него губы едва заметно подрагивают, а еще он часто-часто моргает, будто в глаз что-то попало.

- Я должен найти ее. Тереза – одна из нас. – Пытается объяснить Томас и видит, как глаза блондина наливаются злостью и обидной одновременно.

- Ты и сдохнешь за нее с радостью, не прекращая улыбаться. Правда, Томми?

Ревность? Серьезно.

«У вас там любовь, брат?»…

Черт, Ньют, не нагнетай…

Тишина в отсеке такая густая, что липнет к коже, закупоривает уши, набивается в рот и за шиворот. Глэйдеры хмыкают и расходятся по углам, пытаясь, наверное, дать им возможность решить все вдвоем. Они не то, чтобы знают, но даже идиот заметит эти искры, вспыхивающие от каждого касания, а еще постоянный обмен взглядами и полуулыбки, как секретный язык.

- Ньют, прекрати! А если бы это Минхо был или ты. Или … Чак?

- Чак мертв, Томми…

Так тихо, что слышно, как лампы гудят в коридоре за тяжелой, запечатанной намертво дверью. И в груди расползается мерзкий холодок, что тянется длинными щупальцами прямо к сердцу, опутывая его, словно сетью.

***

Шахта вентиляции узкая и обдирает плечи. Он ползет вперед буквально вслепую, а перед глазами все еще образ Ньюта, который отвернулся, ссутулив плечи, когда Томас, скрутив решетку с прохода, нырнул в открывшееся отверстие. И глухое, резкое «идиот» все еще отдается в голове, эхом прокатываясь под сводом черепа.