Спасите игру! Ведь жизнь — это не просто функция

Итак, мы можем утверждать, что, как это отмечает Ойген Финк, в конечном итоге «для любой игры, всегда характерен момент представления»[83]. Это свойство любой игры в каждой конкретной игре может проявляться очень по-разному — но магия игры всегда заключается в том, что в её рамках находит своё проявление что-то, что вне её рамок остаётся невидимым и открывается нашему взору только потому, что рождается в процессе проникновения привязанности и свободы, которое мы уже назвали одной из главных характеристик игры. Во взаимной игре раскрывается простор для свободного развития человеческого потенциала. Простор столь широк благодаря тому, что в игре играющего встречает такое Ты, которое ничего не хочет от него и ничего не требует, и оно само не предназначено ни для какой цели: игрушка.

Кроме всего прочего, этим объясняется, почему девочка, когда вырастет, в один прекрасный день оставит куклу, да и другие игрушки забросит. Каждой игрушке своё время. О, что за драмы разыгрываются, бывает, в день рождения: Филиппу подарили игрушку, которую он выпрашивал три месяца, и выяснилось, что он для неё слишком взрослый! Сколько разбилось родительских сердец при виде ещё недавно горячо любимых кукол, вдруг потерявших свою привлекательность и пылящихся на полке. Это происходит в тот момент, когда игрушка уже вы-играла весь свой потенциал, когда она до-играна до дна, опустошена. Тут-то игрушка и перестаёт быть Ты, она переходит в разряд «это», предметов, которым ещё недавно она противостояла как одушевлённое «существо». Когда плюшевые звери становятся вещами — да, это немного похоже на смерть. Ведь предметы живут в реальности. Они прочно привязаны к своему предназначению. И только одушевлённые волшебством игры, они могут раскрыть таящийся в них резервуар возможностей. Чудесно озвученная Чайковским сказка о Щелкунчике могла бы спеть нам об этом.

Итак, мы пролили свет на три основных черты любой игры: связь, свобода и представление. Если три этих качества сочетаются друг с другом, игра получается, их взаимная игра раскрывает пространство человеческого развития. Если хотя бы одно из них проявляется слишком слабо, игра теряет свою магию и свою освобождающую силу. В настоящих, аутентичных играх все три аспекта выражаются в равной мере — хотя и весьма разнообразными способами. Наряду с открытыми нами тремя фундаментальными свойствами игры, есть пять её фундаментальных форм или способов, дающих возможность упорядочить и измерить бесконечный мир игры: это игры на ловкость; игры-соревнования; культовые игры; театральные игры, или представления, и азартные игры, или игры на удачу.

В игровой комнате, у нашей маленькой мамы и её «дочек» — кукол, мы встретили неструктурированную, изначальную игру, в которой нераздельно смешаны все три основных игровых качества. Теперь покинем детскую, и пойдём вместе с девочкой на игровую площадку, чтобы убедиться: за пределами детских комнат игры дифференцируются, и каждая из названных выше форм игры находит своё отчётливое выражение.

На игровой площадке: рождение игр на ловкость

Мы вновь наблюдаем за нашей девочкой, а она тем временем играет в мяч. Уже добрых полчаса она бросает его в стену и ловит, причём самыми разными способами. Чтобы было интереснее, сейчас она бросает его с большей силой, чем сначала. Она усложняет себе задачу, бросая его то вправо, то влево. Игра выглядит чересчур простой, и мы ждём, что она вот-вот потеряет для девочки интерес. Однако вот прошёл час, а игра ей не надоела. Ну и, для полноты счастья, в конце концов, на площадку приходит папа и награждает своё сокровище аплодисментами.

Что здесь перед нами? Без сомнения, игра. Но совсем не такая, как те, что мы видели в детской. Это, академически выражаясь, недифференцированная игра, то в которой играющая девочка занята лишь проверкой и совершенствованием собственных моторных навыков, выяснением, что получится, а что нет. Сама она этого совершенно не осознаёт. Спроси её, почему она играет, и она или не поймёт, или просто скажет, что играет потому, что ей хочется. Однако во время её игры происходит нечто, что бросается в глаза наблюдателю: девочка демонстрирует, что она умеет. Ясно, что девочке игра доставляет удовольствие сама по себе, и именно поэтому — вот ключевой момент! — ей нравится, что в игре она сама, играющая, имеет возможность что-то проявить. В игре высвечивается нечто, таящееся внутри играющего, то, о чём сам он, возможно, даже не подозревает. И чем более самозабвенно он предаётся игре, тем больше вероятность, что в нём действительно это проявится. В этом-то и заключается, с одной стороны, удовольствие от игры, а с другой — её привлекательность для зрителя.