Сердце ухнуло в пятки, и я, наплевав на Катино возмущение, отправилась наверх, не притронувшись к еде. Первым делом я решила поискать Принца в его комнате, и вломилась в царские апартаменты аж без стука. От сердца тут же отлегло: Бельфегор мирно посапывал в две дырочки, запутавшись в одеяло, как гусеница в кокон. «Тоже мне, футонный червь, гусеничка котацу!» — подумала я, чувствуя, что в груди поднимается возмущение. Ну как он мог меня вот так вот бросить?! Нахал! Правда, после моего вторжения в комнату Принца прошел лишь миг — это я описываю всё так, словно на пороге полчаса простояла. На самом деле, стоило лишь мне переступить порог, как он тут же открыл глаза (ну, это я предполагаю: чёлку-шторку никто не отменял) и сел, а в руках у него появились стилеты.
— Спокойно! — крикнула я. Мало ли, нашпигует меня спросонья ножиками, как хорошая хозяйка яблоками — гуся (не путать с Гу-Со-Синами)…
— Ты? — озадачился Принц и сунул ножики под подушку. — Не ожидал…
К слову, кофты на Бельфегоре не наблюдалось, и я имела сомнительное счастье лицезреть его бренную, перебинтованную на пузе тушку с аристократически-бледной, практически белой кожей, довольно худую, но стоило бы ему напрячь мышцы, как стала бы видна накачанная рельефная мускулатура. Впрочем, на то он и был хорошим воином, чтобы уметь расслаблять мышцы до такого состояния, когда неопытному глазу будет казаться, что перед ним просто доходяга, хоть и очень подтянутый. А еще тело Принца покрывали ужасные шрамы разной этимологии и возраста, но мое внимание больше всего привлекли тонкие длинные шрамы, как от порезов, явно очень и очень старые, которых было подавляющее большинство, и они тут же заставили меня вспомнить Расиэля и мгновенно разозлиться. Бэл проследил за направлением моего взгляда, с возмущением пересчитывавшего шрамы, и, усмехнувшись, поманил меня к себе. Я фыркнула и, подойдя к креслу, на котором висела его одежда, шваркнула ее Принцу. Он свои шмоточки поймал, но одеваться не спешил, заявив:
— Ты, похоже, поняла правильно. Это подарочек от Расиэля. Не все, но многие. В Варии мне иногда тоже прилетало — в Битве Колец, например, меня довольно серьезно покалечило взрывом турбин. Но разве шрамы выжившего не свидетельство его побед?
— Только если он всегда бьется с противниками до смерти, — пожала плечами я и села на кровать в ногах Бэла.
— Тоже верно, — хмыкнул он. — Но знаешь, даже если сражаешься с кем-то и проигрываешь, получая шрам, надо не опускать руки, а продолжать тренироваться для того, чтобы вновь вступить в бой и на этот раз победить. У меня нет шрамов, говорящих о долгах: я победил всех, кто посмел покалечить тело Принца. Эти шрамы — свидетельство моих побед.
— В этом я и не сомневалась, — фыркнула я. — Бэл, ты не можешь проиграть. Потому что если ты проиграешь, то вернешься, чтобы победить. Твой характер, твое стремление к идеалу не дадут тебе остаться в проигрыше.
— Верно, — улыбнулся Принц с довольным видом и обнял меня со спины. — Но ведь на то мы и описаны символом Розенкрейцеров, разве нет?
— Они к гармонии стремились, помимо самосовершенствования. Неужели мы и под это подходим? — съехидничала я, зная ответ.
— О да, — усмехнулся Принц. — Потому что мы стремимся к гармонии с собой, а для внутренней алхимии это главное. Розенкрейцеры ведь стремились к гармонии с собой куда больше, чем к гармонии с теми, кто не был членом их ордена, они радели за добродетель, однако не спешили открывать тайны мироздания «непосвященным». Их внутренняя гармония — это алая роза эмблемы, а десять ее лепестков — стремление к совершенству. Крест же — это искупление и стремление к той самой гармонии. Чем же мы не подходим под этот символ?
— Может, искуплением? — призадумалась я. — Мы с тобой граждане довольно жестокие.
— Дааа? — протянул Бэл, зарываясь носом в мои волосы. — И что, это такая большая помеха?
— Нет, — усмехнулась я. — Потому что мы не мстительные. Мы просто хотим побеждать — ради этого и сражаемся. Ради того, чтобы стать лучше, сильнее, приблизиться к идеалу. А не ради того, чтобы причинить кому-то боль или отомстить.
— Вот именно, — кивнул Принц, а в комнате вдруг вспыхнуло белое сияние, и над столом зависли два шинигами, косящие под птиц.