— Не то ясно, какое письмо ему писать. Ты почему раньше всего не рассказала, вот что мне ясно. Приходишь ты к нам в комитет и рассказываешь свою историю. Договорить еще не успела, что хочешь этому парню, который в семинарии, помочь, а мы решаем, что помогать нужно не ему, а тебе, что ты попала под его влияние и надо тебя от него избавить. А что? Вроде все правильно. Павел этот для нас никто, человек посторонний. За него мы не отвечаем. За тебя отвечаем. Не читала недавно в «Комсомолке» статью? Полюбила девушка одного бывшего уголовника — ты, конечно, не думай, я не сравниваю... Он уже на ноги становился. Решила она замуж за него выходить. А ее в комитет комсомола вызвали и отсоветовали. Считали, что чуткость проявили, позаботились о человеке. Я это, знаешь, когда понял? Когда решили мы бороться за звание коммунистической бригады и было предложение: двух парней — да ты их знаешь! — вывести из нашей бригады, потому что с ними нам до этого звания никогда не дотянуться. А потом подумали, подумали: нет, что-то не то. — Он помолчал соображая: — Так что с тобой тоже так бы решать не стали. А на письмо как ответить? Слушай, — сказал Савиных таким голосом, будто он все сразу понял. — Сколько места занимают книги, которые тебе историк твой знакомый прочесть посоветовал, если поставить их рядом? Наверное, полку. Это самое малое. Разве их в одно письмо упишешь? Нет, ты не думай, что я против его совета. Он тебе хорошо посоветовал. Ты меня с этим историком познакомь. У нас в части, где я служил, парень был. Представляешь, молодой, моего года, но из сектантов. Такая меня брала досада! Как заведусь с ним спорить, понимаю, что во всем прав, а чего-то мне для спора с ним не хватает. Чтобы не вообще говорить, а в самую точку. Так что это он тебе верно посоветовал. Но и неверно тоже. Ты сама говоришь: запутался твой друг. А запутался потому, что испугался. И ты решила теперь его путаницу распутать. Словами? Одних разговоров, чтобы он все это понял, мало. Даже самых умных. «Вначале было дело!» Слыхала такое изречение?
— Это чье же? — спросила Ася.
— Философское, — веско сказал Савиных, — но я с ним согласен. Он тебе кричит: «SOS!» А ты ему собираешься на это отвечать в письменном виде. Бюрократизм какой-то получается! Идем к Катерине. Она, конечно, разволнуется, что ты ей сразу всего не сказала. Но мы ей все объясним: ты ему принципов не уступала, душой не кривила, а вот отрекаться от него не хочешь и, просто говоря, забыть не можешь. По-моему, все в порядке: и личное и общественное. Видишь, как я все точно разложил! Ну, идем к Катерине. Будем держать совет: не что писать, а что делать...
Знала бы Ася, что в это время происходит с Павлом!
— Ты что-то избегаешь меня, отче Павел, — добродушно сказал Добровольский, подсаживаясь к нему в саду. Павел промолчал. — А ведь я все вижу, все понимаю. Тоскуешь? Зачем же от меня тоску свою скрывать? Я тебе друг. Ну, а что на хорах прикрикнул — дружба дружбой, а служба службой. С меня тоже спрашивают. Думаешь, мне самому тут тошно не бывает?
Григорий говорил просто, без своих любимых старокнижных выражений, усталым голосом; говорил словно сам с собой, будто вслух размышляет, действительно огорченный отчуждением друга.
«А ведь он сложнее, чем я о нем рассказал Асе, — подумал Павел. — Во всяком случае, умнее. А сейчас, кажется, даже искренне говорит...»
— Все равно ты мне помочь не можешь, — сказал Павел.
— Я рад, — неожиданно ответил Добровольский. — Не тому рад, что не могу тебе помочь. Если бы такое чувство во мне возникло, я бы не признался в нем. — Он замолчал. Непонятно было, то ли слова подбирает, то ли на самом деле взволнован разговором. — Я рад тому, — сказал Добровольский, — что ты хоть подумал так: «А может ли мне помочь Григорий?» Значит, дружбе еще не конец. А ведь, наверное, могу. Советом хотя бы.
Добровольский держал в руках прут и аккуратно счищал с него ножиком тонкую кору.
И Павел вдруг ясно представил себе, как пойдет разговор дальше. Сейчас Григорий скажет: «Чтобы советовать другу, нужно знать, что происходит с другом». Потом он сделает внимательное лицо и будет сосредоточенно слушать, потом проговорит проникновенно: «Все это очень трудно!» И окажется, что Павел ему все рассказал, а посоветовать ему... «Кто же тут возьмется советовать!» — скажет Добровольский. «Ну, нет, этого не будет, — твердо решил Павел. — Нечего с меня кору сдирать». Но Добровольский сказал совсем иначе:
— А что толку в советах? Помочь нужно делом. Если мы уже здесь оказались, нужно быть первыми, не последними!
Добровольский доверительно улыбнулся.
— Учащие нас, — он голосом обозначил иронию, — за которых мы денно и нощно возносим молитвы, тобою не очень довольны. Это было нелегко, но я постарался: тебе поручено прочитать учебную проповедь.
— В церкви? — спросил Павел, даже задохнувшись от мгновенно промелькнувшей у него мысли.