Спасите наши души (СИ)

Александр Пороховщиков, кажется, делил роль Клавдия (короля) со Смеховым, но на видео вроде бы именно он играет Лаэрта. Если это не так, то прошу прощения, пусть это будет признаком легких отклонений и альтернативности истории.

[2] Фильм «Бумбараш» впервые показали по Центральному ТВ 1 мая 1972 года – с этого, собственно, и началась настоящая карьера Золотухина, которая в итоге привела его в кресло худрука Таганки после изгнания оттуда Любимова. Но к тому времени Золотухин был уже тяжело болен и толком ничем управлять не мог. Окончательно добили его тяжбы по поводу запретов спектаклей в любимовской постановке, а умер Золотухин, кстати, на год раньше Любимова – в 2013-м. Эта тяжбы, кстати, и привели к тому, что сейчас Таганка уже не та.

[3] На русский язык пьесу (она 1966 года) перевёл в конце 1960-х годов Иосиф Бродский, но тот перевод так и не был опубликован, оставшись похороненным в архиве журнала «Иностранная литература». Публикация состоялась лишь в 1990-м, и в том же году вышел фильм – авторская экранизация пьесы. В 90-е и нулевые спектакль по этой пьесе шел в театре имени Маяковского и в его филиале на Сретенке.

Глава 10. «Его свои же брали на прицел»

Я не знал, как правильно назвать ту яркую картинку, которую нарисовало моё подсознание – я беру у Высоцкого гитару и пою песню Цоя, вызывая жгучую зависть знаменитого барда и восхищение его окружения. Это было то ли видение, то ли воспоминание о том, что могло случиться, но не случилось. И главная моя проблема была в том, что я почти отчетливо, несмотря на легкое опьянение, помнил ощущение жестких струн, почти разрезавших непривычные к такому насилию подушечки пальцев левой руки. Правда, в реальности никаких отметин там не осталось, так что и на гитаре я, скорее всего, играл лишь в собственном воображении. Но всё равно в душе был отголосок какой-то тоски об упущенной возможности – хотя я сильно сомневался, что какая-либо песня, кроме как исполненная Высоцким, могла произвести на эту нетрезвую компанию хоть какое-то заметное впечатление.

Играть на гитаре я умел. Не как мастер-виртуоз, на это моих талантов не хватило – слуха у меня отродясь не было, да и голоса Бог не дал. Но, как неоднократно повторял один из врачей, которых я посещал за годы болезни, «многое можно достигнуть простым упражнением». Для игры на гитаре оказалось достаточно зачаточного чувства ритма – всё остальное приложилось в процессе тех самых упражнений. Да, тот врач посоветовал мне играть на чем-то струнном, хоть на балалайке, чтобы сохранить мелкую моторику рук. Я послушался этого совета, но купил обычную шестиструнную гитару с нейлоновыми струнами. Благо, уже было время, когда учителя оказались необязательны – интернет у меня был, а в интернете были видеоуроки, в которых энтузиасты разбирали все аспекты управления этим инструментом. Но высот я, повторюсь, не достиг, остановился на обычной «восьмерке», но и её хватило, чтобы играть какие-то не слишком сложные песни.

Я выучил аккорды для песен вокально-инструментальных ансамблей советского периода, для песен западных групп; в мой репертуар входили песни «Воскресенья», «Машины времени» и, конечно, Цоя – ничего сложного там не было. Когда мне надоело просто молотить по струнам, я попробовал совместить игру с пением – этот опыт оказался новым и долго мне не давался, но спустя какое-то время дело пошло на лад. Правда, с голосом никаким упражнениям справиться не удалось, для этого всё же нужны были очные уроки у профессиональных педагогов по вокалу, а на них у меня никогда не было ни времени, ни денег, ни особого желания.

Впрочем, я и так мог бы стать кумиром нашего двора – если бы дело происходило годах в семидесятых двадцатого века. Я прямо представил эту картину: я выезжаю на своем кресле из подъезда и подманиваю на «Я готов целовать песок» окрестную шпану, которая мне рукоплещет. Но дело происходило не в семидесятые, а много позже, поэтому играл я в основном для себя. Жена, кстати, мои штудии одобряла, но не переносила. Во время моих упражнений она тактично уходила из комнаты, прикрыв за собой дверь, и я её не осуждал. Я тоже постарался бы оказаться как можно дальше во время собственного пения, но это противоречило законам природы.