Спаситель

Следом через распахнутые ворота в острог проскакали восемь всадников, за ними ни много ни мало — запряженная в четверку английская карета. Всадники поскакали дугой, а карета лихо затормозила у ворот внутреннего острога. Из нее вышел белобородый пожилой сутулый мужичок в красном кафтане при золотом поясе. По тому как суетилась вокруг него богато одетая свита, Завадский понял, что это и есть воевода.

— Гляди-ка, брат, — сказал зоркий Антон, указав в сторону.

Оттуда к воеводе приближался тот самый рыжебородый, которого Филипп видел сегодня вместе со стрельцами, которые их ограбили. Его сопровождали пять-шесть охранников.

Воевода обернулся на топот копыт вместе со свитой и любезно, как будто даже почтительно поприветствовал спешившегося рыжебородого. Тот нагнулся к старичку и по-свойски положив руку ему на плечо, что-то сказал, и оба они засмеялись.

— Во те на, — протянул Аким, — мнится мне еже овый рыжий хмыстень зде навроде нашего Истомки.

— Валим отсюда, — быстро сказал Завадский.

— Чаво?

— Уходим. — Повторил Филипп сквозь зубы и двинулся в сторону, по большой дуге, чтобы церковь и расстояние поскорее спрятали их от тех, кто толпился у ворот мини-острога. Оттуда раздавался многоголосый хохот.

Антон с Акимом, так же как Филипп, вдавив голову в плечи слегка боком спешили за Завадским, пока церковь полностью не скрыла их.

За церковью Филипп кивнул в сторону моста — пройдем там дескать мимо амбаров. Они уже вышли было, но тут снова раздался свист и топот и вместе со стрельцами в острог ворвался звероликий коротышка. Завадский нырнул обратно. Все трое прижались к церковной стене. В это время из приказной избы вышел тот улыбающийся подьячий, которого Антон хватал за шею и посмотрел на них. Двигался он же он как будто к мини-острогу.

— Обложили, поганцы! — выругался Аким.

— Черт! — Завадский покрутил головой. — Пошли! Башками не вертите. Идите быстро, но уверенно, как будто по важному делу!

Так и сделали. Завадский широко шагал, деловито поглядывая на амбары и лабазы слева — дескать какой-то хозяйственный купец идет себе по делам с двумя рындарями, да заодно интересуется архитектурой складских построек в остроге. Краем глаза, он видел на другой стороне пеструю многолюдность. Он будто физически ощущал исходившие оттуда густые волны угрозы. Филипп ругал себя за глупость и самонадеянность. Это там — на юго-востоке Томского разряда он хозяин и важный человек, а здесь он никто, простой разбойник с раскольниками, которых закон обязывает сжигать в срубе. Тьфу ты черт, неужели он угодил в эту ловушку? Сейчас он как никогда понимал, что значит ходить по краю. И на что вся его надежда? На липовую грамоту и собственную наглость? Так себе защита.

Антон поравнялся с ним, Аким шел сзади, почти впритык. Вот уже впереди распахнутые ворота — шагов двадцать до них. Ярыжка записывает в свою книгу каких-то ходоков в косоворотках, из ворот показались конские морды, тащившие тяжелую подводу. Но больше всего Филиппа угнетало отсутствие громкого смеха справа. Не смотри, сказал он себе. Вот уже ворота. Казак с подбитым глазом нагло оглядел его, хотел сказать что-то, но только кивнул и перевел взгляд в сторону — туда, где стояла толпа с воеводой и рыжебородым.

Свисты оглушили, следом стремительно набегающий конский топот. Лошади, ходоки, казак — слишком многолюдно в воротах, успел подумать Завадский, какая-то искусственная возня. В раздражении Филипп оттолкнул ходока и бросился бежать, братья сорвались вместе с ним. Но крики и топот уже совсем рядом, следом какая-то чудовищная сила опрокинула Филиппа с ног.

Его тащили за руки, как в первый день попадания в этот мир. Втягивали туда, откуда он бежал. Перед глазами проплывали лица в обратном порядке: ходоки, казак с подбитым глазом, стрельцы, подьячий, уперший руки в бока коротышка и конечно — самодовольный рыжебородый. На всех лицах презрительные улыбки и любопытство. Возгласы: кого сымали? Татей? Верохулителей? Колдунов? Людей будто прибавлялось кругом. Где-то позади раздавались глухие удары — били его братьев. Тяжело стонал Аким. Завадский закрыл глаза.

Их заковали в кандалы, бросили в холодное узилище, тьма кромешная, кругом кто-то вздыхал. Филипп прислонился к стене, чувствуя слева плечо Акима. Он все еще стонал.

Завадский пытался думать, но не мог взять себя в руки — для начала следовало успокоиться. Терпения вечно ему не доставало.

— Вы кто такие, люди добрые? — раздалось откуда-то спереди.

— Томские люди торговые, — спокойно ответил Антон.

— Охо-хо, — вздохнул незнакомец добродушно, — я и сам торговый человек из Верхнеудинска. Привез в мале муки да льна, эх…

— Отобрали?

— Еже продать не успел забрали на постой — от товарного сбору утаил, дескать. Эх, горе горемычное. Сманил же диавол в этот Нерчинск, инде зде и торговати-то не с кем.

— А цины?

— К ним не пущают. Посольство токмо с месяц яко убрались. Одни служилые, да голь дикари. Во-то братца дожидаючи, еже бы выкупит меня, уж Бог с ним с товаром.

— Тебя единаче овый рыжий черт разорил? — раздался во тьме голос Акима.

— Рыжий?