Когда после двадцати часов сна, Аким вышел из чума, он увидел Данилу, сидящем на пне. Данила осторожно встал, Аким бережно обнял его. Радости не было предела — Аким побежал будить Савку и через полчаса они делились с Баканом своими версиями событий.
Бакан сообщил самую благую весть — спрятавшись после бойни, он с тремя верными бойцами, принялся ждать. К утру люди Рогаткина ушли, оставив небольшой караул — стеречь ущелье. Бакан убил их и носился по долине, разыскивая выживших. Таких было немного и среди них оказался Данила. Бакан же поведал, что ни на поле, ни на дрогах и повозках, на которых вывозили пленных, и за которыми следили его люди, Филиппа, Антона и Беса замечено не было.
Аким при этих словах самодовольно пихнул Савку локтем.
— Еже я тебе сказывал!
— Обаче, братья, нет известий, еже стало с товаром!
— Яко-то нет, — усмехнулся Аким, — товар зело в надежном месте, да верьте, братья, его никто пуще нас не сыщет.
Бакан улыбнулся.
— Получается почти ничего не потеряли? — спокойно сказал Данила. — Токмо надобе сыскать Филиппа?
Аким положил руку ему не плечо.
— В мале тебя не потеряли, а иные не егда не вернутся!
— Не все сице годе, братишки, отряд Безхвостьева перекрыл все пути к цинам. Ныне торговати онамо нельзя.
— Филипп что-нибудь придумает, поне надобе живо найти его.
— Толки броднят, еже носится Коротышка с войском близ Селенгинска.
— Филипп алкает выйти к нам!
— Сколько у нас людей? — спросил Аким.
— Ежели наскоро, две сотни соберем, — ответил Бакан.
— Идем!
— Да надобе отправить пару скороспешцев к Юншэню.
— Почто?
— Во еже дожидался товара. Мы още в деле.
В ворота замысловато постучали. Антон снял брус, дверь тотчас приотворились и через небольшую щель в амбар проник Бес с ведром воды.
— Худо. — Сказал он обступившим его Филиппу, Антону и Тишке. — Внутри зело стерегут, да снаружи в три кольца окружили, даже на горы мушкетеров посадили. Придумать такое — пожелал бы да не сумел. Рано утром еже бы ни говорили, почитаю они верно пойдут на приступ. Выдюжит ли наш Провоторка?
— Есть шанс проскочить?
Бес покачал головой.
— Я бы зело не рассчитывал. Голохватов боло не дурак.
Филипп отошел, присел на стопку льна, задумался, глядя в стену. Неужели конец? Ситуация тотально безвыходная, только чудо может спасти, но ведь так не бывает.
Антон с Тишкой соорудили нехитрый обед — отварили яиц с репой, дали порцию Завадскому. Филипп поел через силу, затем отыскал среди коробов самый дорогой чай — золотой улун, который продавался по двадцати рублей за фунт, бросил в котелок добрую щепоть.
От чая в голове прояснилось, на какую-то минуту даже появилась надежда, мир стал ярким, небо звездным, проблемы отступили.
Филипп лег на шелковые ткани в своем грязном бушлате, рассмеялся этому, закрыл глаза и положив руки под голову стал тихо воспроизводить напев плывущего Романа Карцева из старой советской сценки «Воскресное утро».
— Ты чего, братец? — удивленно спросил Бес.
— Что?
— Ну-ка напой еще, — Бес достал пыжатку.
— Вот еще. — Засмеялся Завадский. — Ты серьезно?
Бес проиграл три ноты.
— Не станете плясать, слово даю!
— Ну тебя к черту.
Бесу, впрочем, все равно хватило услышанного. Глядя на звездное небо через дыру в крыше, Завадский с удивлением слушал, как печальные звуки «Strangers in the night» плывут в стылом ночном воздухе в своей самой удивительной кавер-версии.
— Ты так и не назвал своего настоящего имени. — Сказал Филипп Бесу, когда тот закончил играть.
— Брат, ведаешь ли, мне мнится огромная лодка да женщина, под звездами, обращенная ликом ко мне. Она тихо глаголет мне «Сальва» да что-то еще — сию стень я вижу во снах, и прежде иного еже видал я на белом свете. Женщина пела мне песни, инде я хорошо помню токмо ея лик в звездном небе да последнюю песнь. Кружилось небо. И ласковое «Сальва» стало страшным. Бысти ее слова моими, да виденное тенью той жизнью, овой не суждено бысти. Такожде, брат. Ежели и было, имени своего мне уж не сведать.
— Сальва значит Сальваторе. — Сказал Филипп. — Это и есть твое имя. Ты итальянец. Я так и знал.
В лице Беса мелькнул испуг.
Филипп повернулся к нему.
— Ты все помнишь.
— Разве есть такое имя? — спросил Антон.
— Да, латинское, означает «Спаситель».
Бес отвернулся и хмуро стал глядеть в угол амбара.
— Алкаю бы още пожить, братья. — Сказал с грустной усмешкой Антон. — Да токмо видать мы все залоги перебрали — на том свете нас давно уж заждалися.
— Я с жизнию прощался в тот день, егда вас встретил и с той поры в долг живучи. — Мрачно добавил Бес. — А топерва свое имя сведал и будто тоже помирать расхотелось.
— Не пугайте Тишку.
— А что, брат, пущай привыкает. Ты разбойник, брат Тишка, али кто?
— Я с вами. — Ответил Тишка.
— Во! А кольми с нами, ведать должен, еже конец внегда един. Али большо ты разумел будто станешь тихим общинником и помрешь на полатях в большой избе в окружении детей да внуков?
— А разве худо? — спросил Антон.
— Я, брат, не могу себе такого представить.
— Разумеешь, из меня вышел бы худой пахарь?
— Из тебя? Да ты окромя опиума во еже сеял?
Оба они засмеялись.