Читаем Спаситель полностью

Спаситель

Капитолина спокойно вошла, как ни в чем не бывало оглядывая его избу с интересом посетительницы дарвиновского музея. Она подошла к ближайшему окну, взяла с подоконника фигурку фарфорового карлика с большой треугольной головой, который был сделан где-то в Азии, осмотрела его, хмыкнула.

Филипп оглядел ее стан. На ней была короткая меховая шугайка — слишком модная для семнадцатого века. Нечто вроде шубки выше талии, под нею — белый сарафан. Светлая недлинная коса, огибая нежную шею, спадала с плеча на высокую грудь. Плавные линии лица поглощал мрак. Она повернулась к нему, обезоружив своим уверенным насмешливым взглядом. Он вспомнил ее слова — «по глазам изведать можно». Тем лучше, пролетела мысль, вот только и он теперь все видит. Он поднялся, глядя как она приближается, и когда она подошла, взял в ладони ее лицо и впервые увидел ее настоящий взгляд. Вскипела отравленная кровь. Не отпуская ее лица, он провел большим пальцем по ее красивым губам и наклонился. Небесная синева слилась с апокалиптическими солнцами.

Тихо потрескивали поленья в печи. На полу валялась шугайка и сарафан с сорочицей. Обнаженное совершенство, которое скрывала вся эта грубая одежда, лежало на кровати рядом, положив голову ему на грудь. После того как он словно потерявший контроль подросток за несколько сумасшедших толчков излился в нее, прошло десять минут, за которые они не проронили ни слова, он только по движениям ее щеки, чувствовал, что она иногда улыбается.

В эти десять минут он предавался сладким заблуждениям о том, что будто можно быть счастливым, что яд и смерти — всего лишь кошмарный сон, но словно прочитав его мысли, она напомнила, кто они.

— Как ты убил его? — спросила она.

— Кого?

— Убийцу Еремы.

Завадский ответил не сразу.

— Его повесили. Прямо перед твоим братом.

Капитолина положила свою горячую ладонь ему на живот и повела вниз.

— Скучаешь по нему? — спросил он.

Рука замерла.

— Мать горюет. — Ответила она уклончиво, но Завадскому послышались знакомые нотки.

Рука продолжила движение вниз.

— Думаешь по тебе она так бы не горевала?

Рука остановилась — чуть ниже живота.

— Ведаю.

— Ты плохая девочка?

Она запрокинула голову, посмотрела на него. В полумраке сверкнули прекрасные глаза.

— Я плохая девочка.

Ее рука наконец добралась до его члена, ответившего рефлекторной эрекцией.

— Ведаешь, еже в твоем чудном доме самое годное?

— Да. — Ответил он, пытаясь сдержать участившееся дыхание.

Он понял, что готов — схватил ее, потянул к себе.

— Обожди, я хочу посмотреть.

Высвободившись из его объятий, она встала с кровати, подошла на к ростовому зеркалу. Повернулась перед ним направо, налево и спиной, оборотившись к зеркалу лицом. Филипп видел, что она себе нравилась. И было чему нравиться — он подумал, что все-таки настоящая пошлость — это не нагота, а укрывание ее всеми этими косынками и мешковатыми тряпками. У нее были стройные крепкие ноги. Роста она была среднего по меркам своего времени и в ее формах доминировали округлости — икры, бедра, включая выпуклые задние части, ягодицы, небольшая грудь, как говорили местные — перси. Он встал, подошел к ней, обнял сзади сцепив руки на ее животе.

— Теперь я вижу. — Сказал он, глядя на ее отражение.

— Ведаешь, еже девицам запрещено раздеваться перед зеркалом?

Он поцеловал ее в шею.

— Почему?

— Сказывают можно вызвать так нечистую силу.

— Ты знаешь, она уже здесь. — Прошептал он ей в ухо, опуская руку ниже.

Она обернулась и безумие, отраженное в апокалиптических солнцах, снова овладело им.

— Оставайся здесь, — сказал он позже, когда они лежали на кровати, а свеча у зеркала превратилась в огарок, — я поговорю с твоим отцом.

— Он мне не отец.

— Кирьяк?

— Моего отца ты убил.

Завадский посмотрел в ее лицо и вдруг понял, насколько похожими они были и что удивительно — она поняла это намного раньше.