Спаситель мира

– …отказался от сражения, столкнувшись с трудностями, а затем увлек за собой войска, доверенные под его ответственность, полагая, что его трусость станет таким образом менее очевидна. Солдат, показывающий свою спину противнику, достоин лишь презрения, но, когда этим солдатом является офицер при исполнении своих прямых обязанностей, следует проявить твердость и наказать его со всей суровостью. Некоторые свидетели заявляют, что он даже бросил свое оружие на землю в надежде, что атамиды пощадят его, и они…

– Ложь! – выкрикнул Танкред. – Кто, по-вашему, поверит в это? Слишком многие видели меня в сражении, чтобы знать, что я не трус…

– Не мешайте суду! – рявкнул сидящий в центре главный судья, ударив молотком по столу.

Гнев судьи не был наигранным, однако Танкред заметил, что вызван он не столько неповиновением обвиняемого, сколько ситуацией в целом. Возможно, высокопоставленному чиновнику не очень нравилось участвовать в пародии на правосудие.

– Этот… офицер, – продолжил обвинитель, сделав вид, что засомневался, можно ли в данном случае применить это слово, – этот офицер сознательно отказался исполнять приказы, дав команду к ничем не обоснованному отступлению, в то время как бой протекал без явного перевеса противника и солдаты были близки к победе…

– Дайте себе хотя бы труд сделать ваше вранье правдоподобным! – снова взорвался Танкред. – Этот бой был проигран изначально, и все солдаты погибли бы…

– Прекратите прерывать прокурора! – взревел судья, отчаянно колотя молотком. – Замолчите!

– …по вине этого бездарного маркиза де Вильнёв-Касеня, – тем не менее продолжил Танкред. – Проверьте тактические данные, и увидите, что это правда! Но правда, разумеется, мало вас заботит, как я вижу.

– Стража! – заорал главный судья, обращаясь к людям, расставленным по периметру зала. – Заставьте обвиняемого замолчать!

Стражники переглянулись, не очень понимая, что судья имеет в виду. Если следует просто вырубить обвиняемого, чтобы вынудить его хранить молчание, это выполнимо; а вот если предлагается физически обуздать его, чтобы помешать говорить, то ни у одного из них не возникло желания даже попытаться. Никто не двинулся с места, а прокурор как ни в чем не бывало продолжил излагать хитросплетения лжи.

Дрожа от возмущения, Танкред упорно опровергал каждое из нелепых обвинений, которые слышал, понимая при этом, что изменить ничего невозможно: его привели сюда не для того, чтобы судить, а лишь для того, чтобы приговорить. Он поискал глазами инициатора своего падения, Роберта де Монтгомери, ожидая увидеть, как тот затаился в тени, где-нибудь за занавесками, и наслаждается своей победой. Но его давний враг был не так глуп, чтобы показаться в трибунале, которым манипулировал.

Поскольку заседание было закрытым, он не видел вокруг ни одного знакомого лица, в котором мог бы найти хоть какое-то утешение. Ни Льето, ни Энгельберта, ни одного из солдат 78-го. И тем более ни Боэмунда или Годфруа Бульонского, по-прежнему находившихся на фронте, и, уж конечно, Альберика. И к тому же, кроме его людей, никто наверняка не был в курсе того трагического фарса, который разыгрывался здесь.

Танкред вдруг почувствовал себя одиноким, всеми покинутым, брошенным на растерзание псам, которые только и ждут сигнала к травле, чтобы прикончить его. И вскоре этот сигнал прозвучал. Главный судья с очевидной поспешностью выпалил общепринятую литанию из псевдоюридических формулировок, призванную закрыть заседание военного суда, и перешел к объявлению приговора: лишение всех званий и не подлежащее пересмотру исключение из армии, пятнадцать лет каторжных работ в военном остроге по возвращении на Землю, а пока – немедленное заключение в тюрьму для особо опасных преступников в Новом Иерусалиме.

Экс-лейтенант не мог опомниться.

Он не ожидал, что удар окажется таким сильным. Это было начисто лишено всякого смысла. Конечно, его семья попытается официально обжаловать столь несоразмерный приговор. Вот только… еще ни одно решение военного трибунала не было никогда отменено. Это стало бы опасным прецедентом. Никто не пойдет на такой риск, особенно теперь, когда НХИ ввязалась в межзвездную войну. Можно сколько угодно взывать к королю Франции или даже к папе, ничто не поможет. Реальность предстала перед Танкредом во всей своей неприглядности. Как минимум пятнадцать следующих лет он проведет на каторге.

Его психологические барьеры рушились один за другим, а гнев перерастал в ярость. Они зашли слишком далеко. Они хотели не наказать его, а уничтожить.