Спаситель мира

Фотографию делали в саду, а потом явно передержали в проявителе. В центре кадра — мальчик лет четырех, максимум пяти. Волосы бесцветные, руки вытянуты, словно он пытался схватиться за поручень в быстро движущемся поезде. В фотографии было что-то необычное, но что именно — Латиф понял не сразу. Лицо мальчика дышало не просто умом и даже не уверенностью, а неким знанием и проницательностью.

— Вы тоже заметили, — тихо сказала Виолет. — Заметили ведь?

Латиф кивнул.

— За сына мы опасались уже тогда и не только из-за его странного взгляда. Уилл и двигался, и разговаривал иначе, чем другие дети. Алекс решил: это — признак гениальности. — Виолет присела на диван. — Теперь кажется, мы оба догадывались, к чему все идет.

— Когда оглядываешься на прожитые годы, всегда так кажется.

— Правда?

— Разве у вас или вашего мужа был выбор?

— Это я и имела в виду, говоря, что вы чересчур деликатны для своей работы.

Латиф тщательно изучал фотографию и старался высмотреть побольше деталей. Лишь через несколько секунд он заметил на заднем плане девочку: постарше мальчишки, уже подросток, но если бы не это, легко сошла бы за его сестру-близнеца. В мальчишке красота еще не раскрылась, а девочка казалась настоящей феей. Нечеткая и эфемерная, она парила в левом верхнем углу снимка, точно хотела ускользнуть от фотографа, но не успела. Латиф даже вопрос задать боялся: бог знает, как прозвучит голос!

— Кто эта девочка? — наконец отважился он.

— А вы как думаете?

Конечно, конечно же, это она! От прежней решимости Латифа не осталось и следа. Он взглянул на Виолет, но она сидела слишком близко — лица не рассмотреть. Оно расплывалось, как у девочки на фотографии.

— Сколько лет вам было, когда вы приехали в Штаты? — Латиф ждал, что Виолет улыбнется, но она сдержалась.

— Двадцать один. Слишком мало, чтобы рассуждать здраво.

— Девочка на фотографии выглядит не старше четырнадцати.

— Я страшно комплексовала из-за девчоночьей внешности, — кивнула Виолет. — Казалось, меня втиснули в чужое тело.

— Ну, мисс Хеллер, это далеко не самое страшное!

Виолет нахмурилась.

— Алекс частенько заставал меня перед зеркалом: я корчила страшные рожи. Увы, дурная привычка передалась сыну. Уилл постоянно гримасничает.

Латиф заставил себя переключить внимание на альбом.

— Когда умер отец Уилла?

— В марте будет два года.

— Ясно… — буркнул Латиф, вспомнив короткий некролог в «Нью-Йорк таймс»: Александр Уитман умер от инфаркта в заштатном мотеле близ какого-то аэропорта, один-одинешенек, «скорая» приехала слишком поздно, и так далее, со всеми ужасными подробностями ужасной смерти. — Как раз когда состояние вашего сына резко ухудшилось.

— В то время Алекс нас уже не навещал. Ему своих проблем хватало, — проговорила Виолет. Со стороны казалось, речь идет о случайном попутчике, а не об отце ее единственного ребенка.

— Насколько я понимаю, разошлись, как в море корабли?

— Да, именно так и получилось. — Виолет хотела что-то добавить, но осеклась. — Смешное выражение, правда? При жизни Алекса я не до конца понимала его смысл. — Она забрала альбом у Латифа. — На самом деле мы не просто разошлись, а потеряли нечто очень важное — жизнь нашего сына, его будущее.

Наблюдая за Виолет, Латиф ощущал — сначала слабо, потом все сильнее и сильнее, — что напрочь утратил здравомыслие. Вскоре ощущение превратилось в осознание, но осознание пассивное. Он сидел на диване, безвольно позволяя вить из себя веревки. Виолет даже стараться особо не пришлось.

— Показать вам еще одну фотографию?

— Да, конечно.

Виолет положила альбом на колени и стала медленно, якобы смущенно листать, изображая любящую родительницу. «Никого она не изображает, — одернул себя Латиф. — Ты хочешь Виолет, но это еще не повод плохо о ней думать. Лучше сдайся на милость победительнице».

— Вот, Уилл в библиотеке, через пару месяцев после четырнадцатилетия, — объявила Виолет, разглаживая пластиковое гнездо.

Латиф посмотрел на фотографию. Та же аккуратная головка, теперь слишком красивая для мальчика, та же форма плеч, та же поза, так же аккуратно расчесанные волосы. И лицо, бледнеющее на фоне гранитной лестницы, вроде бы то же, только теперь в нем читалась не уверенность, а паника. Улыбка напоминала ширму у операционного стола.

Виолет чуть отстранилась и кашлянула в кулак.