Спаситель (СИ)

Истома кивнул и посмотрел на обездвиженного Терпугу. С того уже стянули казацкий кафтан, шапку, сапоги, забрали нож.

– А еже с ним буде? Убьете?

– Нет, – буднично ответил Филипп, – не мы.

Подошедший Данила протянул Истоме нож.

– Я? – удивился Истома.

Завадский пожал плечами.

– Нас он не видел. Так что решать тебе.

– На что он годе вам? – спросил Истома, осторожно забирая нож.

– Имя его послужит благому делу. Но лучше после этого ему не попадаться на глаза своему начальству. А тем паче и тебе.

– Сие связано с полуполковником Артемьевым?

– Не пытайся искать оправданий в чужой войне. У тебя есть своя.

Истома неохотно кивнул.

– Уходим! – крикнул Филипп своим людям и напоследок снова обернулся к Истоме. – Помни – с этого момента обратного пути для тебя нет.

Конюшня опустела. Тусклые отсветы плясали на тесаных стенах от оставленного у кормушки факела. В широкие щели задувал злой ветер.

Сжимая у бедра нож, Истома медленно повернулся к Терпуге.

***

Полковник Карамацкий, несмотря на стужу сидел голый по пояс на мешке с просом. Перед ним столбом поднимался страшный пятиметровый костер, подле которого лежало на круглой табуретке свежее медвежье сердце. Ближние рындари расположились полукольцом поодаль и вместе с Карамацким со средневековым ужасом наблюдали на скачущего вокруг костра шамана.

Шаман был облачен в кожаный халат, обвешанный многочисленными костяными поделками, погремушками, медными фигурками, лисьими и беличьими хвостами, которые подлетали от его замысловатых прыжков вместе с полами халата, визуально увеличивая его из без того вытянутую фигуру. Голову шамана украшал венец из совиных перьев, из-под которых выбивались длинные черные волосы с отливом, а лицо скрывала причудливо разукрашенная деревянная маска злого духа с большим клювом вместо носа. Шаман как отбойный молоток стучал костяной колотушкой в метровый бубен, издавая при этом невероятно утомительные для ушей звуки, иногда перемежаемые пронзительными затяжным визгом.

Темп скаканья вокруг костра неумолимо нарастал, вместе с частотой ударов в бубен и воплей. В конце концов, когда показалось, что сейчас он уже лопнет от этих криков, шаман вдруг замер, развел руки с бубном и колотушкой в стороны, устремил клюв в ночное небо и поразил окружающих неслыханным прежде звуковым террором в виде какого-то неимоверного пронзительного визга, так что рындари невольно поморщились, те кто помоложе зажали уши, а старая крестьянка лежавшая на печке в ветхой избе в версте отсюда перекрестилась.

Хорошенько провизжавшись, шаман, наконец стал издавать более-менее приемлемые звуки, чем-то напоминавшие уханье шимпанзе, при этом он ходил быстрым шагом через костер, однако этот трюк уже не так впечатлял, как его прежние артистичные подскоки. Постепенно звуки ударов и крики снова стали набирать обороты. Только на этот раз шаман не скакал и не ходил, а просто стоял перед костром глядя в небо, ритмично колотя в бубен. Через минуту, повторив свой акт невыносимого звукового насилия, шаман раздвинул руки и стал подниматься на цыпочки. Все с удивлением уставились на его мягкие кожаные сапоги и ахнули, когда носки его оторвались от земли. Продолжая орать, шаман взлетел и каким-то чудом завис над землей уже сантиметрах в двадцати. Казаки начали креститься, а Карамацкий привстал с мешка, и полусогнувшись сделал пару осторожных шажков к шаману, но тотчас отпрянул – шаман с еще более диким воплем вдруг приземлился и задрав маску, обнажая свое смуглое азиатское лицо, схватил медвежье сердце и стал рвать его зубами. Поглощение огромных кусков сопровождалось громким чавканьем и безумным вращением глаз. Кровь стекала по его щекам и рукам.

Карамацкий вернувшись на мешок, как завороженный следил за шаманом. Тот чавкал еще пару минут, потом швырнул сердце в костер, подошел к Карамацкому и издал звук, похожий на карканье.

Стоявший за спиной полковника молодой азиат-переводчик наклонился к уху Карамацкого.

– Сагаадай Рамада готов ответить тебе. – Тихо произнес он. – Но только не медли. Великая Лан Хуи пробудилась сегодня в дурном настроении и скоро уйдет.

– Пущай скажет… – Начал было Карамацкий, привстав, однако рука молодого азиата деликатно, но настойчиво вернула его на место.

– Лан Хуи уже поведала ему твой вопрос, – влился в ухо Карамацкого его голос.

– Да? А…

Шаман вдруг противно закаркал на все лады, как бывает каркают вороны, если поутру ненароком встать под деревом, на котором они расселись.

Когда шаман замолчал, азиат «перевел»:

– Ворог твой коварен, опасен и зело близок… амо ближе еже ты думаешь…

Карамацкий вскинул грозные очи на шамана, тот из-под маски каркнул ему в лицо.

– Змею ты пригрел у себя на груди, – влилось в ухо.

– Имя! – закричал Карамацкий, вскакивая. – Назови мне его!

Шаман перестал каркать, зато стал извиваться, издавая прежние – обезьяньи звуки.

– Еже… еже он сказал? – обернулся Карамацкий к азиату.

– Он сказал, что ему срочно нужно хлебного вина и яблочных пряников, а также двух девок.

– Да нет же! Имя! Он назвал имя?!

Азиат печально развел руками.

– Увы, Лан Хуи уже ушла.

***