Спаситель (СИ)

– Помним, Истомушка, помним, во-то же ты хочешь зане не уразумеем.

– А ежели помните, стало быть помните, елма сюда пришли и вы! Помните еже искали? И что обрели? Станете сказывать коегаждый на свой лад – кто искал воли от боярской нужи, кто богатства, ин ведаете, еже все сие – блядословие. Истинно манила вас свобода и токмо зде вы ее обрели. И зде же вы отдали ее презорникам [высокомерным ублюдкам]. Я ведаю о сем, понеже [поскольку] помню яко отец отдавал ее. Он умер, егда закончил ее всю, а не от хвори понеже уразумел, еже не сумеет боле братися.

– Глуп ты, Истома, ежели удумал зазорить нас овым. – Проговорил сидевший на другом краю лавки посадский короткошеий целовальник Борис Мандрагорович Шелкопряд по прозвищу Ерпылёнок. Когда-то в молодости он был монастырским стрельцом в Астрахани и умел одной ладонью разбивать вдребезги огромные арбузы. – Да, помним мы Василия Агафонова и тебя помним, внегда жалеючи, и пришед по зову твоему. Вот токмо зря ты сие учинил. Ведаю – боль терзает тебя, обаче ты силишься сделать ее необратной.

– Борис! – воззрился проницательным взглядом на него Истома. – Две твои пригожие дочери в гаремной избе Карамацкого. Еже станет с ними, после игрищ овово прелюбодейника?

Лицо целовальника потемнело, а сидевший рядом с ним купец Пеликан вскочил.

– А ну же не плющи, выборзок! – закричал он. – Ин убо поделом – верно высекли тебя, язык что помело!

– Простите, братья старшие, обаче годе сказывать о сем. – Примирительно, но при этом твердо сказал Истома. – Нас всех выбросили в выгребную яму в своем же доме. Растоптали нас. Ты, Пеликан, все отдал безродным клевретам Карамацкого, еже строил всю жизнь. Откупщики ево обобрали тебя пуще разбойников. Но им и теперь мало! Они разоряют твой дом, твою семью, яко пауки, пока не сожрут тебя и твоих детей до костей. Ты убо отдал сына своего в закупные холопы? А ты быти зде большим промысловиком, твой товар покупали ни даже цины, хозяином Сибири зде быти, а стал кем? Рабом безродных вымесков!

– Довольно с меня! – купец схватил шапку, двинулся к дверям. Истома встал у него на пути.

– Ну, байник, пресноплюй, до нежды раны растревожил, а толку? – усмехнулся десятник Кроль. – То без тебя мы все сие не ведали? Благодари Бога еже…

– Тебе не смешно, Кроль?! – закричал Истома. – Ты теперь яко Филофей трусость свою буде волей Господа покрывати? Да не смущается сердце ваше и да не устрашается! О том толкуешь?!

– А что ты предлагаешь, сумасброд?!

Истома улыбнулся, положил руки на плечи стоявшему перед ним Пеликану.

– Сядь, Пеликан Давидович.

Купец повиновался, неохотно вернулся на лавку, но смотрел на Истому недовольно.

– Я присно думал о том и чаял уже будто ответа и не сыщу, пока не повстречал людей, овые зовут себя братьями. Они зде недалече, на юге живут уже так и вскоре буде и тут. Они построили град Солнца, забрали в область себе все ближние остроги, стязателей, проклятых – приказчиков и полковников насадили на пики и живут вровень между собой все – казаки, староверы, стрельцы, холопы, решая все братским кругом. Силы их нужа – целое войско и ежели сумели они, паче сумеем тщимшись и мы, убо ведаете сами, силы такие в нашей земле бо еже. Вы знаетесь с народом – с хрестьянами, просильцами, посадским людом, простыми казаками и стрельцами, ведаете яко растет их возмущение мытарями. Воевода, Карамацкий, клевреты их, откупщики, разбойники – еже одна ватага, овую скинем мы, елико тоже станем силою, единако братьями…

Троица надеявшаяся было получить дельный ответ, почувствовала себя обманутой, снова приуныла – переглянулась. Купец с бескомпромиссной уверенностью на этот раз натянул шапку, целовальник покачал головой, а десятник Кроль поворотив лицо в стену – цыкнул.

– Вонми-ка, Истома. – Сказал он. – Елико я живу, все слышу такие сказки. То царствие божие, то огнеопальное спасение, теперя во-ся Солнечный град. Блядство какое. Уж ты-то не зазорься, чай борода уже не первый год.

– Слыхивал я про тот град, да прав Кролюшка – слухи все это, – поддержал старого друга целовальник, – по молодости ты охоч да сказок, Истома, да мы уж за жизню наслухались всякого. Одно правдой оказалося – Стенькин поход, да и то погуляли недолго – четвертовали «царя народного» на Болоте. Ин ладно, пора мне.

Целовальник упер руки в колени, намереваясь подняться, но Истома взмахнул обеими руками.

– Обождите! А елико покажу я их вам и самолично они обо всем скажут?

– Кого?

– Новых братьев моих! Из Солнечного града!

На этот раз встали разом все трое.

– Ты уж прости, Истомушка, – сказал десятник, – не ведаю смогу ли вновь от служебных дел отлучитися, да паки ради бродяг, овые тебе яко отроку доверчивому лапши навешали.

– Не годе, Кроль, сызнова собираться. Зде они, выслушайте их, да поглядите сами.

– Иде зде? В лесу?! – удивился целовальник.

– Досталь умом тронулся! – махнул рукой купец.

Троица пошла к дверям, но прежде к ним подскочил Истома, и отворив, крикнул в мороз:

– Заходите, братья!