Спаситель

— Вот оно! — воскликнул Харри, так громко, что изрисованная граффити стена «Блица» отбросила гулкое эхо на безлюдную центральную улицу.

Харри отключил связь и перезвонил Халворсену.

— Да, Харри?

— Христо Станкич — наш киллер. Дай в ориентировку верблюжье пальто, пусть разошлют всем патрульным экипажам. И… — Харри улыбнулся пожилой даме, которая семенила ему навстречу, скрежеща «кошками», надетыми на сапоги, — надо установить постоянный контроль за телефонной сетью, чтобы мы знали, если кто позвонит в загребскую гостиницу «Интернациональ» и с какого номера. Поговори с Клаусом Туркильсеном с Ословского регионального узла «Теленор».

— Это же прослушка. Нам нужно получить разрешение, а на это уйдет целый день.

— Это не прослушка, нам нужен только адрес звонящего.

— Боюсь, «Теленор» разницы не увидит.

— Ты только скажи Туркильсену, что говорил со мной. О'кей?

— Можно спросить, почему он вдруг согласится рискнуть ради тебя работой?

— Долгая история. Несколько лет назад в СИЗО его чуть не избили до полусмерти, а я его спас. Том Волер и его подручные, ты знаешь, как бывает, когда хватают эксгибициониста и прочих.

— Эксгибиционист, значит.

— Бывший, по крайней мере. Охотно оказывающий услуги в обмен на молчание.

— Понятно.

Харри закончил разговор. Дело пошло, и он больше не чувствовал ни северный ветер, ни колючую снежную крупу. Иной раз работа делала его совершенно счастливым. Он повернул и зашагал обратно в управление.

В одноместной палате Уллеволской больницы Юн почувствовал сквозь простыню вибрацию мобильника и быстро схватил его.

— Да?

— Это я.

— А-а, привет, — сказал он, даже не пытаясь скрыть разочарование.

— Такое впечатление, будто ты ждал другого звонка, — заметила Рагнхильд чуть слишком бодрым тоном, который выдает обиженную женщину.

— Я не могу много разговаривать, — сказал Юн, глянув на дверь.

— Я только хотела сказать, как ужасно то, что случилось с Робертом, и что очень тебе сочувствую.

— Спасибо.

— Тебе, наверно, больно. Где ты, собственно говоря? Я пыталась дозвониться тебе домой.

Юн промолчал.

— Мадс сегодня вернется поздно, так что, если хочешь, я могла бы к тебе заехать.

— Нет, Рагнхильд, спасибо, я сам справлюсь.

— Я думала о тебе. Так темно кругом и холодно. Мне страшно.

— Тебе страшно не бывает, Рагнхильд.

— Иногда бывает. — В ее голосе сквозила притворная обида. — Здесь столько комнат, а людей нет.

— Переезжай в дом поменьше. Я заканчиваю, здесь не разрешено пользоваться мобильниками.

— Погоди, Юн! Ты где?

— У меня легкое сотрясение мозга. Я в больнице.

— В какой больнице? В каком отделении?

Юн помедлил.

— Большинство людей сперва спросили бы, где я получил сотрясение мозга.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты скрываешь, где находишься.

Юн живо представил себе Рагнхильд, как она завтра войдет в палату с большим букетом роз, в посетительные часы. И вопросительный взгляд Tea — сперва на него, потом на нее.

— Медсестра идет, — прошептал он. — Я отключаюсь.

Он нажал кнопку отбоя и смотрел в потолок, меж тем как телефон сыграл прощальную мелодию и дисплей погас. Она права. Темнота кругом. Только вот страшно ему.

Рагнхильд Гильструп, закрыв глаза, постояла у окна, прежде посмотрев на часы. Мадс сказал, что у него много дел в связи с подготовкой заседания правления и что вернется он поздно. В последнее время он частенько так говорил. Бывало, всегда называл точный час и приходил минута в минуту, а то и раньше. Она не то чтобы хотела его скорого возвращения, просто странновато как-то. Странновато, и только. Опять-таки странновато и другое: это началось после получения сводки обо всех разговорах по стационарному телефону. А ведь она такой сводки не заказывала. Но сводку прислали, пять страниц формата А4, со слишком подробной информацией. Надо бы перестать названивать Юну, но она не могла. Из-за его взгляда. Точь-в-точь как у Юханнеса. Этот взгляд не был ни ласковым, ни умным, ни мягким, нет. Однако ж он читал ее мысли, прежде чем они успевали сложиться. Говорил ей, какая она. И все же любил ее.

Она открыла глаза, посмотрела в окно на участок — шесть молов^[25] природы. Пейзаж напомнил ей о швейцарском интернате. Снежный блеск заливал светом просторную спальню, голубовато-белые блики ложились на потолок и стены.

Она сама настояла, чтобы дом построили здесь, высоко над городом, по сути, в лесу. Возможно, это позволит ей чувствовать себя менее несвободной, не под замком. И ее муж, Мадс Гильструп, полагая, что она имеет в виду несвободу города, охотно согласился вложить часть своих денег в постройку этой виллы. Все удовольствие обошлось в десять миллионов. Когда они переехали сюда, Рагнхильд казалось, будто ее выпустили из камеры-одиночки во двор, под открытое небо. Солнце, воздух, простор. И тем не менее взаперти, как в интернате.