Спасителей не выбирают

— Как… — едва слышно выдохнул Гасар, но закончить вопрос и тем более услышать на него ответ не успел: короткий сильный удар отправил сознание мага в темноту.

А Хаггар проворно поднялся, передёрнул плечами и слегка подпрыгнул на месте, оценивая удобство новой одежды. Ботинки оказались чуть великоваты, но это лучше, чем малы. Опустившись перед бывшим наставником на корточки, быстро проверил, не перестарался ли, вкладывая силу в удар, но старший теневик действительно не умер, только отключился. Наскоро обшарив его одежду и прихватив несколько полезных вещиц, Верас аккуратно промокнул ссадину на виске Ассая, полученную при падении, его же платком, сложил белую тряпицу и убрал в карман — такими полезными вещами, как кровь потенциального врага, не разбрасываются. После чего подхватил накидку жреца и двинулся к выходу.

Он чувствовал, как тело стремительным потоком, прорвавшим плотину, вновь наполняет сила, и это чувство пьянило. Хотелось беспричинно смеяться, хотелось разнести до основания эту тюрьму, но Хаггар не стал поддаваться эмоциям, он целенаправленно двигался к выходу. Пусть прежний, привычный и понятный мир рухнул, но сам маг жив, а значит — ничего ещё не закончилось. Владетель Верас не собирался просто так сдаваться забывшему своё место королю, возжелавшему вдруг реальной власти, и горстке черни с невесть зачем примкнувшими к ним магами.

Благодаря своим экспериментам теневик выяснил среди прочего способ временно прекратить действие хладного железа: кровь. Тёплая ещё жертвенная кровь. Можно было бы воспользоваться своей собственной, но зачем, если ему так удачно предложили прекрасный объект? Да ещё посвящённый жрец, напитанный силой своего бога!

При телепортации тоже проще поменяться местами с каким-нибудь материальным предметом на расстоянии прямой видимости, чем перенестись на большое расстояние. Кроме того, Хаггар разумно опасался, что дворец окажется защищён от таких перемещений. Да и от браслетов стоило избавиться, пока кровь не свернулась… Конечно, этот фокус со сменой одежды существенно осложнял применённые чары, но оно того стоило.

А что за спасение придётся расплачиваться с Незримым… не впервой. Вряд ли могучий кредитор потребует чего-то такого, с чем Хаггар не сможет расстаться. Жизнь с сегодняшнего дня и так всецело принадлежит суровому богу, сила смертного ему без надобности, а больше у теневого мага ничего не осталось. Сегодня же отблагодарит его парой свежих ритуальных трупов.

Увы, бунтовщики не могли знать, что Вераса связывает с Незримым давнее знакомство, иначе им и в голову не пришло бы приглашать сюда жреца — прямого проводника божественной воли. Жестокое божество давно уже заинтересовалось столь необычным и перспективным смертным, и когда наставники пытались привить ученику доброту и сострадание, сделало горячему юнцу гораздо более интересное предложение: знания в обмен на жертвы. И тот согласился не раздумывая. Знания Хаггар всегда ценил превыше всего, и именно в этом состояла главная проблема окружающих. Он не желал отвлекаться от изучения сугубо полезных и практичных вещей на мелочи вроде морали и человеческих законов, а учителям просто не пришло в голову, что работать надо именно в этом направлении. И большинство людей, погибших от рук теневика, сделали это на алтаре бога смерти.

Эмоции… их почти не осталось. Отупение и холод где-то внутри — навязчивый, липкий, разъедающий душу. Лишь иногда, в такт вспышкам сознания и выплывающим из глубины воспоминаниям, они слабыми разноцветными отсветами, тревожными и болезненными, озаряли пустоту. Такими, каких лучше бы не было вовсе.

Чаще всего Его посещала серая как окружающее безмолвие тоска, именно она задавала тон. Всеобъемлющая, глубокая, неизбывная тоска о чём-то, чего никогда не было. О чём-то упущенном, об ошибках, которые нельзя исправить, о днях и людях, которые ушли навсегда.

Но тоска не мешала двигаться вперёд, терпеть её было просто. Иногда же вместо неё приходило зеленовато-коричневое отвращение, густо замешанное на льдисто-голубой ненависти. Отвращение ко всему и сразу, начиная с окружающего Ничто и заканчивая Его собственной сущностью. Оно запускало когти в сердце, и в такие моменты почти нестерпимо хотелось остановиться и прекратить всё, включая собственное существование. Подобному желанию противостояло только упрямство и что-то ещё, чего Он не понимал.

Может, душа, не желающая потеряться в Междумирье и обречь себя на вечные скитания?

Или то, что наблюдало извне, осторожно и незаметно подталкивало в спину, не позволяя… не то чтобы отчаяться; скорее, не позволяя сбежать, растворившись в этой ненависти, но заставляя прочувствовать её до конца. Осознать собственное перед ней бессилие и беспомощность.

Порой вспыхивали и другие чувства, но они гасли стремительно и зачастую даже не позволяли себя осознать. Грязно-розовое презрение, тускло-зелёная зависть, холодный фиолетовый стыд.