Спасти Батыя!

Но знака не было, беседовали мирно. Вернее, не беседовали, а Батый давал Александру наставления, как вести себя в Каракоруме. Говорил об осторожности, о том, чтобы перед каждым словом много раз подумал, чтобы не показывал ни удали, ни заносчивости, чтобы вернулся живым… Батыю был нужен живой Невский, потому что не так много у него союзников в этих землях. Хан прекрасно понимал, что этот союзник сам с удовольствием свернул бы ему шею, но у коназа не было другого выхода, как оставаться союзником.

Сейчас Батыю было важно внушить Александру, которого он упорно звал Искандером, что Гуюк для него смертельно опасен. Братья не должны в Каракоруме договориться с Великим ханом, никак не должны, но и головы сложить, как их отец, тоже не должны.

– Не Туракина травила твоего отца…

Голос хана прозвучал неожиданно. Невский думал совсем не о гибели отца, а о том, почему Батый придержал его и до сих пор не отправил в Каракорум. Хан ничего не делает просто так, значит, была причина его долготерпения? Из Каракорума давным-давно приходили грозные вызовы, Батыю отправить бы князя туда пораньше, а он вот до сих пор выдерживал. А теперь с собой везет…

Александр Ярославич размышлял не об отце, потому от неожиданности даже чуть вздрогнул. Глаза Батыя смотрели прямо и строго.

– Хатун могла бы, но это не она. Твой отец что-то обещал этим людям из вечерних стран, но отказался… Что?

– Принять их веру.

Хан смотрел удивленно, до чего же глупы все эти людишки! Почему за то, что человек хочет верить своим богам, нужно так жестоко расправляться? Монголы никогда не заставляли верить своим богам, это дело каждого, даже в Каракоруме множество разных домов богов, пусть каждый найдет себе по душе. Среди чингисидов разные ханы верят разным богам, это их дело. Батый вспомнил, как еще дед говорил, что можно поработить тело человека, можно поработить его душу, заставив признать себя рабом, но нельзя поработить его веру. Убивать за веру не просто глупо, это ли не преступление? Дикари!

– Тебе предлагали?

– Да.

Что ответил?

– Пока ничего не сказал, чтобы не дразнить гусей.

Батый не понял, пришлось объяснять:

– Не хочу, чтобы, пока меня не будет, на мои земли напали. Пусть надеются, что я приму, а вернусь с силой, тогда и поговорим.

Хан покусал свой тонкий ус, задумчиво глядя на молодого князя, даже кость отбросил в сторону. Он умен, ох как умен. Но не хитер, а умный правитель должен быть хитер не меньше, чем умен и храбр. Нет, как бы ни был хорош молодой коназ, ему далеко до настоящего монгола! Не степная его мать родила, не Степь воспитала. Но в качестве правителя подвластной земли он вполне годился.

– У тебя хитрость какая-то издали видная. Такую перехитрить недолго.

– Да я не хитрю, правда, не хочу, чтобы на мою землю наползали.

– А надо хитрить, надо! – Батый снова взялся за большой кусок мяса, рвал руками, вгрызался такими же желтыми, как жир на мясе, зубами, слизывал текущий по рукам жир… – Ешь. Землю твою не тронут, я научил купцов сказать, что на соединение с войском Гуюка иду, а потом на вечерние страны снова повернем. Пусть боятся. Им не до твоих земель будет.

Смех у хана чуть хрипловатый, булькающий, словно он смеялся не горлом, а животом…

Невский едва удержался от вопроса, куда же действительно и зачем идет Батый. Хан ждал этого вопроса, пытливо косился, довольный выдержкой молодого князя. Хмыкнул сам:

– Почему не спрашиваешь, зачем иду?

– Меньше знаешь – лучше спишь, – буркнул Александр.

Батый, конечно, не понявший по-русски, чуть приподнял бровь, пришлось объяснить:

– У нас говорят, что легче живется тому, кто не знает лишнего.

Хан смеялся долго и с удовольствием. Вытер руки полой халата, сделал знак, чтобы убрали блюдо с остатками. Невский уже давно закончил есть и только потягивал кумыс из своей чаши.

– Кумыс пьешь, кипчакский знаешь… Почему?

Князь спокойно поднял глаза на Батыя.

– Я не один кипчакский знаю. У нас так принято, чтобы князь многие языки соседей знал.

– Твой город далеко, какие тебе кипчаки соседи?

– Я не всегда в Новгороде сидел, был в Переяславле… А кумыс пью… русские князья много роднились с половцами, со степняками, много обычаев переняли, какие по душе пришлись.

– Роднились… а чего же воевали все время?

– А вы с родичами своих жен не воюете, что ли?

Снова довольно хохотал хан. Ай да коназ! Ничего не боится, говорит, что думает. Молодец! Жаль такого губить в Каракоруме, но там от него все зависеть будет.

Отсмеявшись, Батый неожиданно стал серьезным, словно стер улыбку с уст и сморгнул веселье из глаз. От такого перехода многим становилось не по себе, но Александр спокойно смотрел на хана, что еще скажет?

Тот дождался, пока уберут остатки трапезы, знаком отправил прочь крутившихся слуг и продолжил уже совсем серьезно: