Спасти Батыя!

Но это означало, что если он пойдет на Бату, Огуль-Гаймиш останется здесь. От такой мысли хан даже остановился. Все верно, никому другому он доверить власть не мог, только матери своих сыновей. Где-то глубоко внутри шевельнулось понимание, что есть еще один выход, но хан прогнал эту мелькнувшую мысль. Правильно говорят, что если мысль мелькнула, не спеши сразу гнаться за ней. Сверкнуть на солнце может и рыбешка-малек, удирающая от большой рыбины, за таким гнаться не стоит. А может звезда между туч, за которой тоже не стоит, но хоть душой стремиться можно.

Он спрятал мелькнувшую мысль, пока подождет, потом додумает. Хан уже знал, что додумает и даже постарается воплотить ее в жизнь, как бы глупо это ни выглядело. Только никто об этом пока не должен не только знать, но и догадываться. Даже любимая жена Огуль-Гаймиш, неважно, умная она или глупая.

Конечно, хатун ждала мужа, она обязана ждать, не только когда предупредит, но и в любой другой вечер.

И он снова убедился, что желанней ее никого на свете нет.

А потом, как обычно бывало, начались разговоры о том, как быть дальше. Хатун пожаловалась мужу на сыновей, ленивы и неразумны. Гуюк чуть хмыкнул: услышал бы кто, сказали бы, что пошли в мать. Но он-то знал, что не в нее, вздохнул и велел сыновьям завтра прийти.

И все же Огуль-Гаймиш привычно начала разговор об отношениях с Бату.

– Мой мудрый муж, не считай таким легким делом уничтожение своего противника. Ничего нет капризней удачи на войне, когда противник столь же силен, как и ты, к тому же знает все твои достоинства и недостатки.

Гуюк понимал, что она права, во всем права, но возражал:

– Я не могу не воевать с Бату. Он до сих пор не пожелал принести мне клятву.

– Дай ему возможность сделать это.

– Как? Разве он не может приехать?

Огуль-Гаймиш едва заметно усмехнулась:

– Вы не были слишком дружны с Бату, может, он просто боится приезжать?

Эти слова весьма польстили хану, он тоже усмехнулся:

– Я не собираюсь его казнить, если принесет клятву.

– Как он может знать это наверняка? Ты бы поверил?

– Не поверил… Но что я должен делать, не самому же ехать в Сарай, чтобы принимать у него клятву?!

– В Сарай не нужно, езжай в улус Чагатая, если Бату неглуп, то приедет на встречу с поклоном.

Хан расхохотался, нет, все же женщины глупы, даже самые умные!

– Приедет, приедет. С войском приедет, вот мы и сразимся.

Огуль-Гаймиш не смогла удержаться и все же вздрогнула от такого предположения.

– Ты умней, ты не должен допустить, чтобы состоялось сражение. Не дай возможности Бату втянуть тебя в войну, она будет гибельной для монголов.

Но внушала Огуль-Гаймиш еще одно: куда большую опасность для него представляет не Бату, сидящий далеко в Сарае, а Мунке, чья мать Сорхахтани совсем рядом.

– Сорхахтани-то чем тебе мешает?

– Не мне, по мне пусть живет в своей ставке и сюда не показывается, а тебе.

– Мне не мешает.

– Хан должен понимать, что страшней не та змея, что в своей норе в степи, а та, что на груди.

Гуюку стало не по себе, неужели она что-то знает?! Пытаясь свести к шутке, он притянул жену к себе:

– Но на груди у меня ты! У тебя тоже есть яд на зубах?

Неожиданно Огуль кивнула:

– Есть, но не против тебя. Я укушу каждого, кто попытается тебе помешать или тебя убить.

– Ну, тогда я спокоен.

– Ты зря шутишь. Если Сорхахтани удастся договориться с Бату, они тебя могут одолеть. Прежде всего поэтому я и беспокоюсь из-за войны с Бату-ханом.

Хан сел на ложе, немного посидел, почесывая грудь, потом поморщился:

– Точно клубок змей, шаг шагнуть без оглядки нельзя. О таком ли дед думал, когда монголов под свою руку собирал?

Но сколько ни жалуйся, того, что есть, не отменишь. Может, и прав Бату, что держится подальше от Каракорума? Временами Гуюку казалось, что и он мог бы, только вот куда уйдешь? Где-то внутри росла уверенность: в поход. Да, нужен новый поход, чтобы покорились остальные земли. Гуюк не собирался снова идти на вечерние страны. Там ему совсем не понравилось, они и с Бату начали ссору с едкого замечания Гуюка, что тому достался самый никчемный улус – ни степи, ни богатств. Стиснутые каменными стенами жилища глупых людишек, никогда не видевших и не знавших степи, вынужденных гадить вокруг себя и использовавших больше металла, чем дерева, богатыми ему не казались.

Есть другие земли, похожие на Мавераннахр, где много людей, диковинные звери и птицы, где богатства не только в золоте, но и в драгоценных камнях, переливающихся всеми цветами радуги, о них говорил когда-то дед, наслушавшись купца. Самому Гуюку не нужны эти земли, но, бросив их под копыта монгольских коней, он обретет вечную славу. Ради этого стоило постараться.

Только вот с Бату разделается – и в поход!