Спасти Батыя!

Господи, как мне надоел весь этот клубок страшных загадок, бесконечные тайны, опасность, угроза… Скорее домой! Хорошо хоть отпустили, только выпустят ли? Я уже не верила ничему, наученная горьким опытом, прекрасно понимала, что разрешение уехать вовсе не означает возможности это сделать.

Каракорум мне казался не только «Черной осыпью», что означало название города, а вообще, черным городом. Такое ощущение, что здесь выключен свет и все действие только при факелах в кровавых отблесках, причем это ощущение не проходило даже при ярком солнце в небе. Вот когда я поняла выражение «черное солнце». Вон оно – яркое, разбрасывающее лучи, в самом зените над головой, на небе ни облачка, и зрение меня не подводило, но казалось, что мрак покрыл все вокруг.

Я торопилась к единственному человеку в Каракоруме, который мог меня защитить, – к Сильвии. Не знаю, кто она и почему ее хотели убить, но больше мне идти не к кому.

Огуль-Гаймиш с досадой дернула плечом. Она была сердита на уруску. Вместо того чтобы униженно просить помочь в расследовании нападения, та расправилась с нападавшими со своей ненормальной подругой и теперь просила уехать. Хатун и сама не понимала, почему нежелание просить о помощи и просьба об отъезде так обидели ее. А ведь Огуль-Гаймиш знала заказчиков нападения и запросто могла выдать их уруске или казнить в назидание остальным, но если эта глупая самонадеянная женщина решила со всем справиться сама, то пусть и справляется. «Не скажу! – решила Огуль-Гаймиш. – Нет, скажу, но только не ей».

Щелчок пальцами вызвал служанку, та выслушала госпожу и покорно кивнула. Через мгновение служанки уже не было в комнате, а сама хатун почему-то вздохнула, оглядевшись. Нет, ей определенно больше нравилось в юрте, никакие ковры и разукрашенные стены не заменят запаха кож, а расписной потолок дымового отверстия. Глупы люди, живущие в каменных мешках.

И эта уруска тоже глупа, она могла бы втереться в доверие к Великой хатун и стать ее надежной помощницей, одно время казалось, что так и будет, ведь была же у Туракины помощница Фатима, та вообще из пленниц.

Воспоминание о Туракине и Фатиме заставило Огуль-Гаймиш вздрогнуть, они обе страшно закончили свой земной путь, особенно Фатима, над ней долго издевались, хотя Яса запрещает издеваться над людьми. Хатун сама подсказала мужу, как оправдаться, Гуюк заявил, мол, Яса говорит о монголах, а Фатима такой не была. А Туракину попросту отравили, уже понимая, что умирает, она посмотрела в глаза невестки долгим взглядом:

– Зачем?

Губы Огуль-Гаймиш тронула привычная насмешливая улыбка:

– Я позабочусь, чтобы тебя назвали величайшей женщиной.

Свекровь захрипела:

– Лучше бы жить оставила…

Хатун снова поморщилась, нет, она не желает советчиц из других племен, даже таких, которые нравятся ей самой. Пусть уруска уезжает и пусть пеняет на себя, ведь даже совета не попросила, как ей быть, словно сама может все решить.

Огуль-Гаймиш обиженно поджала губы, женщины не прощают тех, кто вместо них выбирает другую, будь это даже просто подруга.

Быстрые легкие шаги, замершие у перегородки, тихий голос:

– Они поедут через семь дней…

– С караваном?

– Не знаю.

– Понятно… Женщину не трогать, она моя.

– Сильвия, кто ты? Что ты делаешь в Каракоруме?

Подруга спокойно смотрела своими голубыми глазами мне в глаза.

– В Каракоруме я оберегаю тебя.

– Почему хатун сказала, что охотились на тебя, а не на меня?

Подруга усмехнулась:

– Сообразительная твоя хатун. Или знает много… Я отвлекала внимание от тебя на себя.

Кажется, у меня отвисла челюсть. Усилием воли ее удалось вернуть на место, но глотнула я все же с трудом. Вот это называется приплыли… Я столько времени вроде даже берегла свою подругу, а в действительности это делала она относительно меня? Как ни прикидывай, верно.

– Но зачем?!

– Надо было дать им убить тебя давным-давно?

– Кто ты?

– Потом скажу. Если выживем.

Взгляд тверже стали, фиг что скажет даже под пытками, если сама не пожелает. Так мог смотреть Вятич, встречаешься с ним глазами и понимаешь, что никакая дыба, никакие иголки под ногти не помогут. Что-то я стала слишком часто вспоминать своего мужа, этого нельзя делать, это расслабляет.

– Мы уезжаем через семь дней.

– Слава господу. Мне здесь уже надоело, драконов нет, одни дураки и убийцы.

– Знаешь, что она сказала… что те, кто заказал мое убийство, уезжают через два дня, то есть послезавтра.

Подруга усмехнулась:

– Хочешь выследить? Из Каракорума каждый день убывают сотни человек, если не тысячи. Лучше подумай, как поедем мы сами.

– А что тут думать? С караваном.

– Настя, купцы не дураки, они туда, где будут воевать, не едут, ни один караван не идет на запад.

Сильвия после той стычки стала вдруг такой рассудительной, словно подменили. Но мне было очень приятно, что кто-то вдруг стал заботиться обо мне, не надзирать, как это делал Карим, а заботиться.

Да, подруга права, караваны в сторону Джунгарских ворот этой весной не шли, видно, понимали, что могут достаться не тем, у купцов на неприятности нюх… Ладно, пойдем без каравана, только бы подальше отсюда.