Спасти чужого

Вот чего мне на Земле не хватает — это флаеров. Летающих машин, одним словом. Конечно, у полиции они имеются, ну и у богачей — зарегистрированные обычно как «санитарное транспортное средство компании». А чтобы частному лицу купить флаер и полетать в свое удовольствие — ни-ни. Говорят, что для этого Земля еще недостаточно компьютеризирована и навигационно освоена…

Таня вела флаер легко, с понятной мне теперь сноровкой. Под нами проплывали города, поселки, дороги… Временами наш курс пересекали или некоторое время летели рядом такие же каплевидные летательные аппараты.

— Вы не подумайте, что мы жестокие, — сказала Таня уже незадолго до посадки. — Я понимаю, вы расстроены судьбой своего клиента…

— Но? — уточнил я.

— Но метаморфоз — это основа всей нашей цивилизации, нашей культуры, обычаев… веры, если хотите. Вот представьте, на Землю прилетит чужой, и ради своих целей кого-то из людей ослепит, оглушит и лишит подвижности.

— Это другое, — сказал я, размышляя, можно ли процесс лишения слуха охарактеризовать словом «оглушит».

— Почему же? Для нас метаморфоз столь же важен, как для вас слух, зрение и подвижность.

— Но еще не факт, что… э… она…

— Да зовите уж ее просто Одри.

— Не факт, что Одри навсегда лишилась метаморфоза. Может быть, попросить отсрочки приговора? Пусть после… э… родов она проверит и уж потом принимает решение.

— Вряд ли. — Таня покачала головой. — Чем дольше она пребывает в человеческом теле, тем сильнее проникается человеческим образом мышления, человеческими ценностями. Через восемь месяцев она признает Рене невиновным. У нас есть какой-то специальный термин для таких случаев, когда жертва проникается интересами преступника, удерживающего ее в образе.

— У нас тоже, как ни странно, — согласился я. — Стокгольмский синдром. Это когда жертвы похищения начинают защищать похитителя.

— Вот видите? Кто же в здравом уме позволит Одри выносить приговор через восемь месяцев? Она жертва, жертва маньяка. И тот факт, что маньяк уже за решеткой, ничего не меняет — она остается жертвой и все больше проникается его интересами.

— Но ведь тут замешана любовь, — сказал я. — Понимаете, он пошел на преступление ради великой и безнадежной любви… наша культурная парадигма всегда…

— Представьте, что прилетит к вам чужой, начнет сожительствовать с малолетней, та от него родит — и что, его оставят на свободе? Если даже он станет говорить про свою великую любовь и свою культурную парадигму?

— Да понял я, понял, — пробормотал я. — Нет, конечно. Итак, суд казнит Рене. А Одри — она обязательно назовет его виновным?

Таня помолчала. Потом спросила с заметным раздражением:

— Вы, как я понимаю, надеетесь на то, что ваш «стокгольмский синдром» уже действует?

— Если честно, то да. Я же адвокат. Я обязан защищать клиента. Даже если он неправ. Тем более, — не удержался я, — что с человеческой точки зрения его преступление вовсе не так ужасно.

— Сложный вопрос, — сказала Таня. — Одри уже полтора месяца в метаморофозе второго рода. Я как-то провела два месяца подряд в качества советника при посольстве ипсов. Так вы не поверите, до сих пор при запахе сероводорода — ностальгическая улыбка на лице и желание пораженно полежать в кустах, глядя на звезды!

— О! — сказал я, хотя и не был знаком с культурой ипсов, ролью в этой культуре сероводорода и пораженного созерцания звезд из кустов.

— Она, полагаю, на уровне инстинктов и эмоций разделяет точку зрения Рене, — сказала Таня. — Что есть, то есть. Тем более беременность — она ведь и земным женщинам крышу сносит, так? А Одри сейчас в какой-то мере обычная беременная земная баба.

— Так значит…

— Ничего это не значит! — рассердилась Таня. — Разум она сохранила. Она понимает, что произошло. И не даст инстинктам взять над собой верх. Если хотите ее переубедить — переубеждайте на логическом уровне. Это должен быть поединок разумов.

Она замолчала, потому что надо было вести флаер на посадку. Но едва мы коснулись земли, не удержалась от ехидной реплики:

— Но учтите, что средний тирианец значительно умнее среднего человека. Это общеизвестно.

— Я не средний, — гордо сказал я. Но на душе у меня стало совсем кисло. Адвокат сражается не на поле логики, если честно. Оружие адвоката — эмоции, сомнения, толкование поступков с разных точек зрения, даже самых невероятных.

Выбравшись из флаера, я огляделся. Мы опустились на пустынном скалистом морском берегу. Недалеко от берега стоял небольшой уютный коттедж, рядом с ним — садик вполне земного вида. Море слегка штормило, на горизонте солнце сползало за горизонт. Мы летели на восток и догнали закат…

— Я постараюсь не задерживаться, — печально сказал я. — Надеюсь… надеюсь, она хотя бы захочет со мной говорить…

Пройдя через садик, я постучался в дверь коттеджа. Тишина. Может, Одри и нет дома? Или утопилась с горя… кто их знает, этих беременных инопланетянок с раздираемым эмоциями и логикой сознанием?

Я обошел коттедж.

И со стороны, обращенной к морю, на застекленной веранде увидел сидящую в плетеном кресле женщину. Она что-то вязала.

— Одри? — позвал я. — Могу ли я так вас называть?