Спасти чужого

Женщина подняла голову, сняла большие темные очки. Посмотрела на меня, кивнула:

— Ну почему же нет? Я полтора месяца откликаюсь на это имя, глупо было бы… Проходите. Садитесь. В кувшине морс, он вкусный.

Чувствуя себя скотиной и дураком одновременно, я сел напротив тирианки, стараясь не смотреть ей на животик — хотя что там можно было углядеть-то, на таком сроке… Одри была одета в маленькое платье без рукавов, на ногах босоножки. Короткая простая стрижка, никакого макияжа и украшений. И с какой стати кто-то от нее сходит с ума?

Она улыбнулась и посмотрела мне в глаза.

И я сделал ошибку — тоже посмотрел ей в глаза.

Через мгновение я понял, почему она была знаменитой, почему Рене всю свою жизнь о ней мечтал и почему я одновременно и благодарен французу — и готов на кусочки его разорвать.

У нее были особенные глаза. Особенный взгляд. К ней тянуло не сексуально — если честно, то Таня была куда сексуальнее, да и моя Верочка, если захочет, умеет так себя подать… Ее хотелось любить. Обнимать. Шептать на ушко какие-нибудь возвышенные глупости. Защищать от дождя, ветра, других мужчин. Свернуться калачиком на коврике у дверей.

— Скажите, я правильно вяжу? — спросила Одри.

— Что… чего? — я уставился на ее вязание.

Одри подняла спицы.

— Пинетки, — пояснила она. — Для маленькой. Как вы думаете, хорошо получаются?

— Пальцы обычно не вывязывают… — придушенно сказал я. — Но хорошо, очень хорошо…

Она невозмутимо продолжила вязать. Потом спросила:

— Вы ведь Вася? Адвокат с Земли, будете защищать Рене…

— Да… я вот… пришел к вам… — Я глупо развел руками.

— Я желаю вам удачи, — сказала Одри. — Так хочется, чтобы вы что-нибудь придумали.

— Чего? — ох, не удастся мне произвести на нее впечатление человека, хоть сколько-нибудь близкого тирокам по интеллекту. — Так вы не хотите, чтобы его казнили?

— Нет, конечно. — Она задумчиво вывязывала на крошечной пинетке крошечный пупырышек для мизинца. — Он же отец Натали… мы решили назвать ее Натали, красиво, да?

— Но тогда все замечательно! — Я воспрял духом.

— Почему? За его преступление одно наказание — смертная казнь.

— Одри, но мы ведь действуем в правовом поле двиаров! Вы, как пострадавшая сторона, должны вынести вердикт «виновен» или «невиновен»! И если скажете «невиновен», то на законы нам… плевать нам на них!

Одри вздохнула и печально посмотрела на меня — так, что сердце сжалось, замерло, а потом заколотилось как бешеное.

— Вася! Ну как же я могу так сказать? Он виновен. Я это знаю. Я не буду врать. Я только не хочу, чтобы его… его…

По щекам Одри покатились слезы. Она уронила вязание и зарыдала.

— Не плачьте! Пожалуйста, не плачьте! — Я вытащил из кармана носовой платок — тьфу ты, проклятый адаптационный насморк. К счастью, кувшин с морсом стоял на кружевной белой салфетке. Я выдернул ее из-под кувшина и, встав перед Одри на колени (и четко понимая, что это один из самых, если не самый великий миг моей жизни) принялся вытирать ей слезы.

— Простите… простите меня… — Одри собралась с силами. — Я последнюю неделю стала такая дуреха… все реву, реву… Хотите морса? Сама делала.

Я выпил морса, чтобы ее порадовать и потому, что она сама его делала. Я стал убеждать ее признать Рене невиновным — чем вызвал новый шквал слез. Я снова вытирал ей слезы и даже начал лепетать нечто очень сомнительного свойства: если не получится спасти Рене, то я… чего я?

Я толком и сам не знал, чего. Да все, что угодно!

Спасла меня Таня. Она появилась на веранде и приветливо сказала:

— Добрый вечер Скью-ую-кью…

Кажется, они были раньше знакомы — потому что обменялись несколькими фразами на свистящем языке тироков. Потом Таня сказала:

— Нам надо возвращаться, Вася. Одри так расстроена, что вряд ли сможет чем-то вам помочь.

Уже когда мы садились во флаер, Одри выбежала из сада, трогательно прижимая к животу руки с вязанием. И громко крикнула:

— Спасите его, Вася! Прошу вас!

— Несчастная… — прошептала Таня, поднимая флаер с земли.

* * *

Весь вечер я провел в гостиничном номере, обложившись законами, подзаконными актами, уложениями, постановлениями, примечаниями, разъяснениями и комментариями.

Никакой лазейки не было.

По законам тироков преступление Рене каралось смертью.

Единственный шанс заключался в том, что нас судили по законам двиаров и Одри должна была вынести вердикт «виновен»-«невиновен». Но Одри свою позицию изложила ясно — значит, и этого шанса не было.

Уже за полночь я выкинул в мусорную корзину все распечатки, выключил планшет, откупорил припасенную в «дьюти-фри» бутыль виски и заказал в номер ведерко льда.

Законы не помогли. Значит, надо было включать мозги. Пусть не такие совершенные, как у тироков, но все-таки имеющиеся в наличии.

Камень преткновения — младе… да что я несу! Какой еще младенец! Эмбрион, зародыш. Но для тироков — пусть нам будет стыдно — это уже полноценное разумное существо…

А если все-таки убедить Одри сделать аборт? Какой-нибудь медикаментозный, быстрый… там же срок совсем небольшой…