Спасти или уничтожить

Товарищ Хрущев послал к венграм Анастаса Микояна, видного деятеля, авторитетного, способного все поставить на свои места, и, главное, умного, понимающего, в чью дудку дуть надо. Так ведь и от него толку никакого! Того и гляди, в Венгрию войска придется вводить, так там враги разгулялись!

Ох, тяжелый выдался октябрь тысяча девятьсот пятьдесят шестого для товарища Хрущева! Никому ничего нельзя доверить, все самому делать надо! А ведь он им, сукиным детям, свободу дал!

Хрущев понимал, что разговаривать с поляками ему будет тяжело, потому что «польский вопрос» с союзниками в войне обсуждал Сталин, и все подробности знал только он один. А поляков на короткой цепи можно держать, только зная какие-то вещи, которые для них не просто важны, а очень важны, чрезвычайно важны.

Никита Сергеевич уже пробовал подступиться и с одной стороны, и с другой, а все без толку.

Молотов, который, конечно, многое знал, только и делал, что отнекивался: дескать, все Сталин решал и никаких фактов не давал. Даже намеков не делал — кого еще спросить и где поискать.

Попробовал связаться с маршалом Константином Рокоссовским. Тот еще с 1949 года был назначен министром обороны Польской республики. Поляк все-таки, а глаз свой, советский! Правда, в душе-то все так же на усатого молится, но это дело второе. Главное, чтобы правильные советы давал, а его положение в Польше сейчас такое, что могут и шею свернуть! Народ-то он дурашка, куда скажут — туда и побежит ломать-крушить…

С Рокоссовским беседовал долго, уговаривал, настаивал, требовал, однако, ничего путного тот не сказал, все в сторону увиливал. Сталина чернить не хотел, вояка чертов!

Ну и дурак ты, маршал! Один не хочет, другой не хочет… а надо…

Думай не думай, а выход один. Вздохнул тяжело товарищ Хрущев, подошел к столу, поднял телефонную трубку, пригласил кого надо. Без верных людей-то не обойтись…

19 октября 1956 года в Варшаве собрались партийные руководители со всей Польши: начинал работу пленум Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии. Готовились к пленуму тщательно, скрупулезно выверяя любое слово в выступлениях и любую запятую в документах.

Понимали, что Москва уже встала на дыбы и пришлет кого-то, кто будет тут всех строить по ранжиру.

Да, ведь и не против были польские товарищи! Они же прекрасно понимали: не будет поддержки Кремля — в стране начнется такое, что только в страшном сне и увидишь! Противников-то у них в своей стране больше, чем в России, а если еще сюда прибавить эмигрантов, которые спят и видят свое возвращение на белом коне под «Еще Польска не згинела, доколе мы живы!», то вовсе жить не хочется.

Так что пусть приезжают советские товарищи, пусть тут шумят, но чтобы все в меру, чтобы народ успокоить.

Работу пленума открыл Владислав Гомулка, недавно избранный первым секретарем партии. Избрали его, не спросив советских товарищей. Погорячились, конечно, но очень уж хотелось показать свою независимость!

А товарищ Гомулка — верный коммунист и человек правильных взглядов. Недаром в сталинские времена был осужден за «буржуазный национализм» и в тюрьме сидел до сентября пятьдесят шестого года. Из камеры — в партийные лидеры, это народу нравится. А за такого лидера, которого народ любит, многим можно спрятаться и делать свое дело. В общем, правильно решили с Гомулкой!

Правда, отвечать придется, да что уж теперь…

Пленум шел своим чередом, когда сообщили о том, что в аэропорту приземлился самолет из Москвы. Кто в нем — неизвестно.

Пока гадали, товарищи уже прибыли. Случилось самое страшное: во главе был непредсказуемый Хрущев — растоптавший самого Сталина!

Хрущев, как и в Москве, начал с обвинений, распаляя себя, обвиняя польских товарищей во всех смертных грехах, включая измену делу Ленина. Говорил, как всегда, долго, яростно перескакивая от одного к другому.

Закончив, сел и уставился в окно: для меня, дескать, все ясно. Ждал покаяний.

Негромкий голос начал ответную речь. Это в самом деле была речь, а не крикливое перечисление. Почему некоторые поляки до сих пор находятся в советских лагерях и тюрьмах? Почему советские товарищи постоянно вмешиваются во все дела Польши, включая мелочи?

— В социалистическом строительстве нет мелочей! — вскочил Хрущев.

Наконец-то он соизволил посмотреть на говорящего. Знал, конечно, что это Гомулка, но игра-то идет по своим правилам?

— Вы вообще кто такой? Кто дал вам право тут нам рассказывать какие-то выдумки? — снова начал бушевать Хрущев.

— Моя фамилия Гомулка, и товарищи избрали первым секретарем Центрального комитета нашей партии, — спокойно ответил поляк.

— Мы вас не знаем и никаким секретарем вы для нас не являетесь!

Хрущев решил, что задавить противника надо сразу, не давая ему опомниться. А то возись потом.

— «Вы» меня и не могли избирать, — в голосе Гомулки звучала усмешка. — Вы, насколько мне известно, не являетесь членом нашей партии.

И это «нашей» прозвучало так вызывающе, что Хрущев опешил. Все шло не так, как он представлял себе. Даже те, кто всем был обязан ему, Хрущеву, сидели молча и не шевелились.