Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК

— И с чего ты взял, ваше высокоблагородие, что я тебе отвечать буду?

— Невежливо старших перебивать, — Фомин опешил от такого обращения, но мгновенно собрался. — Это раз. А во-вторых, с чего это вы взяли, что я высокоблагородие?

— А разве это не так, господин подполковник, — лежащий нагло и победно улыбнулся. Не выглядел он растерянным и побежденным, слишком уверен был в чем-то, пока непонятном для Фомина.

— Под курткой у вас погоны надеты со звездочками, а потому топорщатся, — с видимым превосходством пояснил Мойзес. — По возрасту вы штаб-офицер. А у полковника погон пустой.

— Учитесь, господа. Сыщик Шерлок Холмс у нас в руках, право слово. Дедукция в действии! — Фомин обескураженно почесал пальцем переносицу.

— Вы тут зря интеллектом блещете, милейший, — голос Фомина резанул сталью, — я ведь вас с индукцией познакомлю сейчас, товарищ. Это когда от общего к частному!

— Причем здесь индукция? — Мойзес не договорил, слова были буквально вбиты назад ботинком Шмайсера.

— Барон, где ваши манеры? — Фомин делано поморщился. — Господа, и вы, гауптман тоже, не сочтите за труд, приволоките из дома «гальюнера». И этому, — он кивнул на Мойзеса, — заткните пока рот, а то он слишком много говорит! Пусть помолчит немного!

Мойзесу затолкали тряпку в рот и по знаку Фомина утащили за машину, а через минуту приволокли извивающегося в руках Трифонова. Матроса небрежно бросили на траву и вытащили изо рта кляп.

— Ах вы, гниды червивые! Вы на кого руку подняли, бля…

— Шмайсер, угомони хама! — повинуясь приказу, радист с нескрываемым удовольствием впечатал каблук в гнилую пасть. Матрос хрюкнул и захрипел, глотая кровь и выбитые зубы.

— Если вы, любезный, еще раз скажете что-нибудь непочтительное или грубое, то барон вам отрежет второе ухо. Герр Шмайсер, товарищ согласен слушать вас одним ухом!

Шмайсер улыбнулся, вытянул из-за голенища нож и спокойно, даже как-то буднично, отмахнул матросу ухо и тут же кинул ему в лицо. «Глист» захрипел, стал белее бумаги, засучил ногами, в ужасе пытаясь отползти назад. Это был проверенный практикой способ — холодность и деловитость путают «клиента» на интенсивном допросе гораздо больше, чем истеричность. Трифонов, как определил Фомин, был сторонником второго. Потому первый вариант на него подействовал сразу, пробрав до глубины червивой души.

— Ч-что в-ы-ы хо-т-ти-те? — заикаясь, прошептал окровавленным ртом моряк, смотря перепуганными глазами на Шмайсера.

— Правду, мой друг, одну только правду. А если вы солжете нам хоть на малость, то потеряете еще что-нибудь из собственного тела, палец там или… — Фомин ткнул ботинком в пах, отчего Трифонов затрясся мелкой дрожью.

— Или нос? Хотите жить без носа? Шмайсер, отрежьте товарищу нос.

— Нет!!! Я все скажу! Не надо резать! — моряк попытался отползти в сторону.

Фомин мысленно усмехнулся — такие твари очень не любят собственной боли, потому, что жаждут изгаляться только над другими людьми. Своя шкура для них священна, если это слово подходит к таким подонкам.

— Как вы убили девочек, которых потом бросили в шахту? Кто они? — Семен Федотович говорил громко и тут заметил, что девушка отодвинулась от Поповича и стала вслушиваться в его слова.

Милая такая, глаза красные, заплаканные, над верхней губой крохотная родинка. Фомин тут же поймал себя на мысли, что где-то видел эту родинку, что ему знакомы черты ее лица. Он попытался вспомнить, но не смог, хотя и напряг память. Ей бы не слушать и не видеть всего этого, но только другого варианта он не находил. Пусть узнает, дурочка, какая участь ей отводилась.

— Это все Мойзес! Они сестры, он их сюда привез. Сказал, что нужны три родные сестры, и обязательно цел… Ой! — пинок в живот от Шмайсера последовал незамедлительно.

— То есть девки, не тронутые мужиком. И своим идолом деревянным он их мучил, пихал в… А!

— Еще гавкнешь руганью, сразу что-нибудь отрежу! — голос Шмайсера был грозен и деловит. Такой отрежет и не поморщится.

— Он в это… В утробу женскую пихал!

— А для чего? — голос Фомина прозвучал несколько участливо, и моряк приободрился и быстро заговорил:

— Это все его дела! Он там делал с ними…

— Что делал? — голос Фомина зазвенел металлом.

— Ну, мы их когда того, на его подстилке черной… Ну, — он заикался, — когда их того, ну… С ними, с мертвыми уже… Ну, он нас выгнал из дома. Я подглядел в окошко. Он там свечки расставил, девок ножиком резал на тряпке своей черной. Мелом пол еще весь исчертил, стены… Звезды он там рисовал коммунарские, только перевернутые… Я, я испугался…

— Чего ты, гад, испугался?

— Я… Он сказал нам, что, если кто узнает, нам хана всем! И чтоб в ЧК ни слова! Да мы же не делали ничего, только с девками веселились… У-у-уй!

Хлесткий удар Шмайсера отбросил Трифонова к автомобилю. Он вжал голову в плечи и мелко затрясся.

— Я тебя предупреждал, сволочь! — Шмайсер достал нож.

— Погоди! — Фомин повел рукой. — Продолжай, что ты еще видел?