Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК

— Серьга, а ты чего? — «Глист» уже сидел на подоконнике и увидел, как странно покачнулся матрос и затем стал падать.

Фомин не стал ждать и опустил поднятую с парабеллумом руку на макушку. Бескозырка — худая защита от рукояти пистолета, каска намного лучше. Стального шлема на голове «глиста» не имелось, а удар у Семена Федотовича был хорошо поставлен. «Матрос» даже не хрюкнул, его смело с подоконника тряпичной куклой, и бесчувственное тело распласталось на полу под ногами. Фомин сделал шаг вперед и оказался перед оконным проемом, выбрасывая пистолет вперед. Третий матрос, прыщеватый, с висящим носом и гнилыми зубами, только сейчас начал что-то соображать, ощерив рот. Но карабин с плеча моряк даже не попытался сорвать и не отпрыгнул в сторону, чтоб уйти от врага, не дать ему взять на прицел.

Внезапное нападение оказало ошеломляющее воздействие, а реакция у него оказалась совсем плохая, да и не может палач, садист и убийца тягаться в скоротечной рукопашной схватке с боевым офицером. Хоть и был Фомин танкистом, но опыт подобных стычек имел немалый, особенно в молодости, когда штыком решались многие бои.

А потому, когда раздался хлопок выстрела, моряк еще не успел издать звука, а попавшая в лоб пуля отбросила его тело на сырую от влажного тумана землю. Бескозырка слетела с головы мертвеца и, по непонятным законам движения, подкатилась к стене дома. На черной ленте золотилось знакомое название — «Андрей Первозванный».

— Снимай с них одежу, Алеша, быстро снимай, до исподнего, — тихо прошептал Фомин, а неподалеку, со стороны автомобиля, донесся сдавленный вскрик, будто придушили кого-то слегка.

— Зачем раздевать-то? — спросил Попович, но его руки уже сдергивали бушлат с амбалистого морячка. Таковы все настоящие солдаты — вначале выполняют приказ, а потом начинают задавать вопросы.

— Товарища Мойзеса встретим как надо! Надеюсь, он не разглядит? Еще темновато, — тихо сказал Фомин.

Именно сказал, таиться было уже не к чему. Судя по оживленному шороху за стеной дома, там происходило подобное же действо, и с третьего моряка, пока еще теплого, кто-то быстро и умело снимал одежду.

— Шмайсер, там как?

— Полный порядок! — донесся приглушенный, но радостный голос немца. — Зато Путт теперь в кожаной куртке стоит и в кепке, аки комиссар несокрушимой и легендарной. У меня аж слезу пробило от умиления. Эти из штольни крикнули, что через пять минут закончат. Давайте быстрее, ворот крутить надо.

«Глист» так и не подал признаков жизни, когда Фомин полностью раздел его, крепко связав по рукам и ногам. Затем раздвинул гнилые зубы и затолкал в гнилую пасть не менее вонючую портянку. Хорошо затолкал — щеки так раздуло, будто «глист» ухитрился засунуть в пасть большое яблоко. Немного обеспокоился Фомин только тогда, когда подумал, что от такого запашка главарь задохнется, но здраво решил, что от своей вони не умирают.

А бугай оказался на диво крепок, даже завозился на полу, но Попович еще раз врезал ему по затылку для полного успокоения. Моряка накрепко связали вожжами, стянув за спиной и локти, а кляпом послужила такая же портянка, только на самую малость почище.

Накинув на плечи бушлаты, танкисты застегнули блестящие пуговицы, и, нахлобучив бескозырки, выпрыгнули в окно, прихватив с собой оружие. Им навстречу, но по параллельному курсу в другое окно, влетело мертвое тело, белеющее в темноте исподним, и звучно шмякнулось об пол.

Попович всегда удивлялся, откуда в щуплом Шмайсере столько силы, ведь он сам здоровенного мертвеца едва бы поднял, а ведь тот его легко швырнул, без видимой натуги, да так, что труп полетел.

— Счастливец у тебя лежит холодным, ваше высокоблагородие, легкой смертью отделался. Остальным уже круто не повезет, больно откровенно они бахвалились в своем палаческом ремесле!

Голос немца был такой, что Алексей поежился, а холодные мурашки пробежали волной по телу — жестокость Шмайсера вошла у них в поговорку.

Но особенно тот не жаловал комиссаров, карателей и убийц, может быть, потому, что сам был таким же. Он даже как-то обмолвился в шутку, что его даже черти из ада выгонят за отсутствие гуманизма, но в это почему-то хотелось верить, а не смеяться.

Рассуждать времени уже не было — Путт от ворота стал призывно махать рукой, сигнализируя, что два оставшихся в штольне матроса требуют подъема наверх. Потому все трое заспешили к лебедке и уже через несколько секунд стали наматывать в две силы трос на барабан. А Путт со Шмайсером встали на помосте, готовые к встрече минеров.

— Руку подай, — молодой задыхающийся голос потребовал у Шмайсера помощи. — Там не продохнуть, не вижу ничего, глаза слезятся. Маску бы… На ощупь, почти вслепую, провода цепляли.

Шмайсер рывком вытащил матроса на помост, а Путт без промедления врезал ничего не подозревающему Полещуку по затылку. Моряк не вскрикнул и мешком повалился на бревна.

Второй минер, более пожилой, лет тридцати пяти, что-то сообразил, но также получил по голове прикладом карабина и был выдернут из бадьи руками капитана и радиста.