Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК

Шмайсер и Маша улыбнулись и тут же вышли за дверь. А Фомин закурил папиросу, медленно выпуская клубки сизого дыма. Услышав шаги, он с улыбкой подумал об отце и себе, таком еще молодом.

Наверное, они и идут сейчас, легки на помине, с лестницы уже спускаются. Фомин живо повернулся и поманил к себе рукой отца, что нес в руках отобранный у сына «дегтярь» и какой-то саквояж.

— Федя! Шмайсер объяснит тебе, как из той дуры железной, что в кузове за щитком стоит, стрелять. А этот пулемет сможешь освоить? — заметив усмешку в глазах молчавшего отца, он живо продолжил: — Да уж, вопрос глупый. Ты и сам уже понял, по глазам вижу. Сейчас поедешь со мной, только в кузове грузовика. А ты, Сеня, дуй туда же. Там под тентом барон пребывает, он вам объяснит, что к чему. Будешь у отца вторым номером — чтоб ленту к пулемету подавать, большого ума и навыков не требуется. Давайте живенько, мужики, времени мало!

Выпроводив отца и сына за дверь, Семен Федотович достал из кармана карандаш и листок бумаги. Развернув последний, девственно чистый, он на секунду задумался и принялся быстро писать. Строчка за строчкой ложились слова. Фомин торопился — он не только излагал ранее изложенный Путту план, это был своего рода краткий курс истории Гражданской войны и становления СССР. Это было то будущее, которого уже может и не быть, знать про которое императору нужно, крайне необходимо в этом, настоящем времени…

Железные колеса «Бюссинга» жутко гремели, поднимая клубы пыли. Еще было довольно светло, но город словно вымер. Да оно и понятно — жители попрятались по домам, на улицу носа не высовывали. Большевики крепко научили пермяков, как комендантский час соблюдать.

Фомин был им даже как-то благодарен в глубине души за эту жесткость. Потому что намного меньше ненужных жертв среди обывателей будет, если им не удастся легковушку во внутренний двор загнать.

Ведь тогда им придется прямо у фасада здания своего «троянского коня» взрывать. Все же десять пудов тротила и динамита штука более чем серьезная. Здание бывшей семинарии устоит — постройка крепкая, стены толстые. А случайным прохожим крупно не повезет — их кишки не только на крыши закинет, но по мостовой на сотни метров раскидает в стороны…

«Словно косой идет война по людям! — перед его глазами стояло счастливое лицо Маши. — Грех я взял на душу, великий грех! Нужно было гнать эту девчонку, погибнет ведь! Не сейчас, так потом! Нам просто не суждено выжить! Надо же… Как все сложно и одновременно просто… За минуту она получила то, чего могла не получить за всю жизнь! Может, зря я так? Она-то сейчас счастлива, и Федор счастлив! За эти мгновения пьянящего блаженства и жизнь не жалко отдать! Нет! — он тряхнул головой, уверенный в собственной правоте. — Не могут они умереть! Дело даже не в том, что я не вижу тени на их лицах… Не может такое счастье оборваться! Это против самих законов природы! Жизнь-то, она завсегда побеждает смерть! Может, действительно Маша её одолела? Одолела своим диким, сметающим все преграды на пути счастьем и желанием жить… Жизнь всегда, и они с Федором пример этому, побеждает смерть! Зима кончается, и наступает весна! Из крохотной искорки разгорается пожарище! Солнце садится, но оно же и всходит! Не бойся, девочка! Потерпи немного, пока это все не кончится, и живи! Ты это заслужила…»

— Добрались! — Максимов крепко сжал руль.

— Сигналь громче, свои же приехали. — Фомин пихнул локтем водителя, придерживая в ладони пулеметный ствол ДТ. На этот раз он вооружился основательней и боеприпасами изрядно запасся — круглые патронные диски были набросаны даже на полу кабины. Да и униформу в очередной раз поменял, став красой и гордостью Балтийского флота.

— Тормози здесь, Иван Трофимович, не доезжай до ворот. Тогда Шмайсер на своем авто мимо нас туда заехать сможет.

Грузовик выпустил густую струю вонючего дыма, дернулся и остановился. Максимов тут же высунулся из кабины и помахал рукой постовому, что стоял у наглухо закрытых ворот.

— Открывай, Ваня, свои! Приехали!

Постовой, молодой парень в нахлобученной не по-летнему времени солдатской папахе, медленно снял винтовку с плеча и трижды, с секундными интервалами, громыхнул по обитой железом воротине.

— Петро, открывай засов — товарищ Мойзес прибыли!

Фомин спрыгнул из кабины и вразвалку, с чисто морской расхлябанностью, двинулся к часовому.

— Твою мать, с осьминогом пьяным в клюзе! Все колени затекли. Пойду пройдусь немного!

Между тем створки ворот стали медленно расходиться в стороны, открывая темное зево. Проезд во двор самого жуткого здания Перми был свободен, и у Фомина учащенно забилось сердце.