Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем

Арчегов улыбнулся, тронув пальцем холодное стекло, и представил, что скоро он пройдется по городу, в котором был только проездом. И более известному там лишь по денежной купюре мелкого достоинства, пусть и со многими нулями. Да и то, совсем не того города, который он видел. Автомобильного моста и широченной плотины ГЭС, памятных по рисунку, еще нет, построят лет так через пятьдесят, зато можно будет воочию увидеть казачью церковь, вернее часовенку.

Додумались «демократы» до пользы великой. Изучать историю и географию России по денежным купюрам — Владивосток, Великий Новгород, Красноярск, Санкт-Петербург, Москва и Архангельск. Судя по инфляции, к ним вскоре присоединятся и другие не менее известные города, которых в России намного больше, что на всех мыслимых и немыслимых купюр не хватит. Кого, интересно, выберут на этот раз?

Арчегов усмехнулся — его прошлое, а здесь оно будущее, причем уже настолько размывчатое, что в Сибири такого просто не может уже быть, постоянно давало знать о себе, притягивая мысли сбежавшего из него подполковника. Грядущее теперь неопределенно, и, возможно, Россия может стать совершенно иной. И, пролив кровь сейчас, можно уберечь страну от гораздо худших несчастий.

А им нет числа — коммунисты позаботились. Голод двадцатых, тотальное разрушение церквей, массовое бегство талантливых людей за границу, достаточно вспомнить того же Сикорского или «философский» пароход. А в тридцатые вообще сплошной ужас пошел — индустриализация важна, но не ценой коллективизации, когда полностью подорвали сельское хозяйство, да так, что спустя полвека не смогли восстановить.

Коммунизм решили к 1980 году построить, Хрущев клятвенно обещал (как позже Ельцин смело заявил про рельсы), хоть бы людей досыта накормили. В перестройку Горбачева бесконечные очереди и продукты по талонам, мясо и хлеб за бугром закупали. Хотя даже сейчас в Сибири не весь урожай обмолочен, а в войну нет голода. А что устроили в тридцатые? Голодомор нескольких миллионов человек, да еще столько же стали жертвами репрессий в страшные годы Большого Террора.

— Нет, такого будущего мне и даром не нужно, — пробормотал Ермаков и отошел от окна. Поезд уже проехал мост и вскоре должна быть остановка. Все, конечный пункт — приехали.

Военный министр только успел надеть шинель и нахлобучить папаху, как поезд дернулся, качнулся и застыл. За окном возвышалось здание вокзала, на свободном от людей перроне застыли ровные шеренги солдат и кучка каких-то военных.

— Никак решили мне торжественную встречу организовать, — пробормотал под нос Арчегов и машинально отметил, что выстроившиеся солдаты не принадлежат к Сибирской армии. Слишком разношерстно одеты, а на плечах погоны чуть ли не всех цветов радуги — от малиновых до защитных. И ни у кого из них нет обязательных бело-зеленых угольных шевронов на рукавах.

Но делать было нечего, не отменять же мероприятие, как-никак он теперь ну просто большое начальство. Бросив взгляд на шашку, мирно висевшую на стене вагона, Константин чуть улыбнулся.

Острую нехватку данного колюще-рубящего оружия для формируемых инородческих конных полков он разрешил в первый же день своего министерского правления. Просто запретив во всех родах войск, за исключением кавалерии, носить шашки и сабли, включая и наградное оружие. И сам первый продемонстрировал исполнение — повесил свое георгиевское оружие на стенку, испытывая при этом немалое облегчение. Шашка являлась непривычной не только ему, она вызывала массу неудобств у пехотных и артиллерийских офицеров. Да и зачем носить лишнюю тяжесть, если коэффициент потерь в Мировую войну от холодного оружия был мизерным и измерялся десятыми долями одного процента. И то, главным образом, не от пик и шашек, главного оружия кавалерии, а от штыков, ножей, булав, кастетов, саперных лопаток и прочего шанцевого инструмента, которые охотно применялись враждующими сторонами в окопной бойне.

Но у Константина Ивановича присутствовал этический момент — после искреннего разговора с женой он счел крайне недостойным делом носить награды настоящего Арчегова. А потому испытал немалое облегчение, оставив на груди только зеленый орденский крест, врученный ему Вологодским вместе с генеральскими погонами.

Пройдя по вагону, он мимолетно заглянул в купе Ванятки — жена держала сына на коленях, а малец с увлечением смотрел на шеренги солдат. Нина повернула голову, почувствовала его взгляд, и улыбнулась. Он только вздохнул — обретя, боялся потерять.

Спускаясь по ступенькам, Константин сжал нервы в кулак — группа военных быстро подходила к вагону, и первым шел генерал-лейтенант со знакомым до боли лицом. Ермаков узнал его сразу — на стене в кабинете над головой висел портрет царя Михаила. Для художников в Иркутске наступило время самой настоящей золотой лихорадки — заказы на изображения монарха многократно превышали их возможности, а за изготовление халтуры можно было иметь весьма неприятный разговор с офицерами ГПУ.