Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем

— Ну, здравствуйте, Константин Иванович! Рад вас видеть! Очень рад! Мы вам будем вечно обязаны за спасение Сибири!

Михаил Александрович сжал военного министра в объятиях, и тот почувствовал, как затрещали кости, хотя тело было сильным и тренированным. Арчегов на секунду опешил, такое нарочитое радушие показалось ему наигранным. И тут же почувствовал — царь не играл, лжи не было ни на капельку. Он действительно был благодарен ему. А это значило, что его величество знает, как сложились бы дела в Иркутске, не будь его в теле Арчегова. А вызнать будущее, имея двух «немцев», несложно, достаточно пары минут. Потому он им и «открылся» заранее, отправив пару телеграмм. И получил мощную поддержку, о которой и не мечтал.

— Позвольте представить вам моего начальника штаба, а теперь и вашего, Семена Федотовича Фомина. Надеюсь, вы сработаетесь?!

— Рад вас видеть, Константин Иванович! Мы действительно заждались ваше высокопревосходительство!

Рукопожатием обменялись крепким. Видавший виды, сухощавый, постарше его самого, генерал с царским вензелем на погонах, понравился Константину с первого взгляда. И он тут же отметил — на немца тот не походил ни на капельку, как винтовка на грабли. И акцента совершенно не было, а руки отнюдь не генштабиста, больше слесаря, а скорее танкиста, что, наверное, ближе к истине, ведь в Фомине сразу чувствуется кадровый офицер.

— А это мой единственный флигель-адъютант, Андреас фон Шмайсер. Или Андрей Федорович. Прошу любить и жаловать!

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

Два взгляда схлестнулись стальными клинками и со звоном отлетели. Шмайсер действительно был немцем, аристократ хренов — это Ермаков понял за секунду — порода прямо лезла из тевтона. Но он не оружейник, не мастер — тут Константин мог спокойно дать голову на отсечение. Фамилия конструктора с двумя буквами «С», и приставки «фон» нет, это он знал точно.

Не оружейник немец, а вот убивец из него знатный. Манеры на секундочку показал волчьи — никто бы не заметил, но Ермакову хватило за глаза, сам из той же породы, как ни назови — диверсант, спецназовец, десантник. Но этот скорее «брандербужец» из абвера или из парашютистов Штудента. Но может, работал со знаменитым штурмбаннфюрером Отто Скорцени. Но скорее первое — аристократов в СС не держали, особенно после 20 июля 1944 года.

«Осталось только выяснить, как они сюда попали, ну и так, по частностям. Главное я понял», — Ермаков улыбнулся, и опять же его понял только немец, но фон Шмайсер уже не ощеривался, как матерый волкодав, здраво оценил своего противника и клыки спрятал.

«Он уже знает, что знаю я о том, что знает он, что знаю об этом я», — мудреная мысль, закрученная спиралью, пронеслась в голове, и Ермаков решил не откладывать дело в долгий ящик, а решить его сейчас, с утречка, на свежую голову. Да и троица, несмотря на вопиющую несхожесть, придерживалась, его точки зрения, нетерпеливо посматривая на вагон, и так, чтобы он это видел — «хозяин, запускай вовнутрь, дело есть».

Однако свое нетерпение Ермаков обуздал — как военный министр он сейчас должен был принять рапорт, обойти почетный караул, потом пропустить его мимо себя парадным маршем и лишь после заняться выяснением отношений. И вздохнув, он направился к строю…

— Здравствуйте, Нина Юрьевна! Спасибо вам за все! Ведь именно ваш муж спас Сибирь! В этом ваша прямая заслуга! — Михаил Александрович приложился к протянутой ладошке смущенной донельзя жены, за секунду ставшей маковой, как пион, от смеси гордости и почтения. Сын вцепился ей в юбку и смотрел на царя широко открытыми глазами.

— Здравствуйте, Иван Константинович, — Михаил Александрович присел на корточки перед ребенком. Тот, в понятном страхе и смущении, попытался спрятаться за мать, но был подхвачен крепкими руками. Но плачем не залился, ему даже понравилось, что незнакомый дядька его пестует.

«Вырастет, будет гордиться, что с ним нянчился сам император», — Ермаков смотрел на возню с ребенком с улыбкой, а сам внутри напрягся — троица гостей по всем правилам взяла жену в «оборот», весьма квалифицированно «прокачивая на косвенных». Жена с ними мило разговаривала, не понимая, что ее «качают» по-настоящему.

«Нет, каков лицедей», — восхищенно думал Ермаков, глядя, как ведет себя Шмайсер. Каждое слово, взгляд, улыбка и жест немца строго отвечали разговору, сама любезность и доброта. Двое других работали похуже, но выучка чувствовалась и недюжинный ум присутствовал. Но немец от них отличался резко — это был профи, хороший настоящий профи, прошедший лучшую «школу».

Диалогом стороны были полностью удовлетворены, особенно император. Когда он понял, что Нина не просто догадывается, а знает о второй сущности мужа, он резко свернул разговор.