На половину планеты, спиной к набитым льдом полярным морям и задорным хохолком Чукотки упираясь в Аляску, разлёгся огромный розовый зверь – СССР. Длинная морда Камчатки раздвигает тихоокеанские воды, из простуженного носа капельками текут Курильские острова. Крепкая передняя лапа Приморья придерживает Китай; задняя, подкованная Кавказом, стоит на Турции и Иране. Огромное мягкое брюхо Средней Азии неоформленным бугром валится куда-то вниз, придавив Афганистан. Мощная задница припёрла Европу к Атлантике. А маленький крепкий хвостик Кольского полуострова греется в остатках Гольфстрима, дружелюбно помахивая Финляндии.
Это – моя страна. Её офицеры и солдаты служили, сражались, пили водку и влюблялись по всей планете – от джунглей Никарагуа до джунглей Вьетнама, от вылизанных немецких городков до кукурузных полей Мозамбика.
Что мы делали там? Ради чего проливали кровь? От кого я защищал два миллиона квадратных километров пыли и камней, столько же монголов, сто тысяч тонн саранчи и неизвестное количество тарбаганов (тарбаганы – это здоровенные степные суслики с симпатичными мордочками и карими глазами)?
Половина страны топила печки ворованными дровами и бегала по морозу в дощатый сортир, питалась одной картошкой и жила в бараках, чтобы белозубый старший лейтенант смог взбодрить ракету бессмертным «Поехали!» и оттуда, из ледяной бездны, подарить свою незабываемую улыбку нежно-голубой Земле. Потому что мы искренне любили их всех – обижаемую куклуксклановцами Анжелу Дэвис, безымянных ангольских негров и щуплых вьетнамцев, сбивающих то ли бамбуковыми копьями, то ли советскими ракетами громадные американские бомбардировщики.
Нам было не до личных удобств, когда в мире горе и угнетение. Мы строили коммунизм не для себя, а для всего бестолкового человечества, не способного понять своего будущего счастья. И ради слезинки чужого ребёнка, плачущего под бананом на берегу тёплого океана, мы были готовы оставить без еды собственных детей. И сжечь к чёртовой матери всю планету в атомном пламени.
Да, мы такие. Незваные спасители. Загадочные и непредсказуемые.
Для самих себя.
Лейтенанта проводили в общий с отсутствующим парторгом кабинет. В помещении густо разило коктейлем из запахов дешевых крепчайших сигарет и чего-то спиртного.
Затхлая атмосфера пыльного кабинета действовала угнетающе, поэтому Марат с искренней радостью принял предложение Морозова познакомиться с расположением части.
Прошли по чисто выметенным асфальтовым дорожкам, мимо юных ухоженных топольков. Срезали прямо через плотно утоптанное пыльное футбольное поле без единой травинки.
Майор Морозов своё ремонтное дело явно любил и неожиданно интересно рассказывал о глючащих противотанковых ракетах и покалеченных каменистыми горными дорогами гаубичных колёсах, о захандривших станциях звуковой разведки и лазерных дальномерах…
Особенно его увлекала привезённая вчера зенитная самоходная установка «Шилка» – скорострельная четырехствольная пушка на гусеничном ходу, заболевшая слепотой радиолокатора.
– Знаешь, как «Шилки» в Африке называют? Машина государственного переворота!
– Почему, товарищ майор?
– А потому, комсомол, что милое дело – подогнать её к президентскому дворцу и ка-а-ак вдарить из четырёх стволов! Любую стенку вынесет, шестьдесят снарядов в секунду! Не хило, да?
– Я думал, она для того предназначена, чтобы самолёты сбивать…
– Вообще-то да, но какие там, в Африке, самолёты? Так, музейные экспонаты. Ну, вот и пришли. Наша ремонтная зона.
Роман Сергеевич гордо показывал свежеокрашенные боксы, в которых брызгала искрами сварка и самозабвенно гудели фрезерные станки…
Бойцы и офицеры в черных комбинезонах деловито сновали с какими-то штуковинами в руках, спорили над заляпанными мятыми чертежами и волокли куда-то тяжелые железяки, карябая бетонный пол…
Марат с завистью смотрел на потные, перемазанные маслом, но одухотворённые лица. Его собственные технические познания ограничивались сугубо прикладными вещами: на какую мандулу нажать, чтобы пушка выстрелила, и за какую фиговину дёрнуть, поворачивая танк.
Да, прав был Морозов. Комсорг Тагиров – личность для технических полубогов рембата бесполезная. Так что придётся постараться, чтобы авторитет заработать.
Так незаметно день добежал до густо-красного, в полнеба, заката, быстро сменившегося чернильной ночью. Лёшка Воробей заскочил за Маратом, выдернул его из душного кабинета.
– Эй, комсомол, хватит над бумажками чахнуть. А то весь запал в первый день потратишь. Забыл? Я сегодня даю торжественный ужин в честь нового «дэзэ» батальона, без главного виновника мероприятие не состоится, хы.
Прошмыгнуть незаметно мимо штаба базы не удалось. На крыльце ждал посыльный:
– Лейтенант Тагиров! К полковнику Сундукову, срочно.
Марат горько вздохнул, поплёлся вслед за предвестником втыка. Воробей сочувственно помахал рукой:
– Давай, комсорг, ни пуха. Будем тебя ждать, адрес знаешь. Возвращайся живым.
К удивлению и радости, вторая за сутки встреча с Дундуком прошла быстро и безболезненно. Полковник вручил ему тяжеленный вещмешок и сообщил: