Спасти красноармейца Райнова. Книга пятая. Интуит

Один из сержантов, чуть отойдя, и с разворота нанёс мне удар в солнечное сплетение. Да так, что я аж потерялся, повис на поднятых цепях.

– Ох, – наконец прохрипел я, когда смог говорить. – Это было сильно. Ну что, моя очередь бить. Насмерть.

Кандалы на руках пропали, я с трудом устоял на ногах, действительно удар был мощный, но избивать меня беспорядочно орудуя кулаками, не стали. Сержанты знали куда и как бить. Это был первый дар, сейчас идёт время, что мне дали для осознания. Поэтому когда в моей руке появился «ТТ», запасной ствол, и трижды грохнул в тесном помещении выстрелами, и те повалились, с прострелянными головами, Рубикон был пройден, пути назад нет. Да и слово нужно держать, я же перед миллионами слушателей сказал, будут бить, станут врагами, уничтожу и пойду на прорыв. А я держу слово. Причём, не стоить думать, что сержанты стояли истуканами. И если один отпрыгнул, тот что бил, то второй ко мне, пытаясь спеленать руками и боднуть лбом в лицо. Ему первая пуля и досталась и, прикрываясь его телом, двум остальным свинцовые пилюли выдал. Хотя майор успел поднять руку, то ли в защитном жесте, то ли пытаясь меня остановить. Дальше я действовал быстро, надел снятый ещё в здании всесоюзного радио амулет личной защиты, вооружился «ППД», и убрав часть железной двери, она снаружи заперта была, выкинул наружу, налево и направо, по ручной гранате «Ф-1». Раздались крики. Ну они приглушённо зазвучали после первых выстрелов, а тут сразу выбежав в коридор, стал короткими очередями работать по мельтешившим фигурам. Двигаясь к лестнице, по пути что меня ранее вели, шёл, я его запомнил. Да, не забывал одиночными выстрелами добивать подранков. Я слово держу. И сотрудники этой службы перестали мне быть своими, они стояли живым щитом между мной и путём к свободе.

Да я даже противотанковые гранаты кидал за углы. Все что были использовал, как и ручные гранаты, пока в фойе к дежурному прорывался, меньше минуты двигаюсь, а уже два десятка сотрудников Лубянки положил. Большая часть, как я понял, просто уходили с моего пути, и не преследовали. Что ж, разумное решение, мне тоже лишние жертвы не нужны. Так плечом толкая дверь, и вывалился наружу. В пистолет-пулемёт вставлен последний запасной диск, их всего два запасных, остальные опустошил, и кроткими очередями работая по тем, кто был военной форме и с оружием в руках, рванул к стоянке машин. Здание полыхало, и разбитых окон вырывался густой дым, а я там канистры с бензином раскидал, расстрелял их, и те полыхнули. Пусть тушат. Для отвлечения внимания сойдёт. Два шофёр на стоянке прятались за машинами. Если бы как другие сбежали, остались бы живыми, но у них оружие в руках было. Срезав этих двоих, прыгнул в ближайшую машину, движок тёплый, сразу схватился, и с разворотом задом развернув «эмку», с пробуксовкой разгоняясь, машина, сотрясаясь от множества пуль, что лупили по нам, и скрылся в улочках. Правда, уехал недалеко, повреждённая машина, дёргаясь, начала вставать метров через четыреста. Но ушёл в улочки, забежав в подъезд одного из многоквартирных домов. Вскоре я вышел в гражданской одежде, и подняв ворот пальто, поспешил прочь, пока этот квартал оцепляли. Быстро же бойцов столичного гарнизона нагнали. Вот и всё, как сказал, так и было. Да уж, смог, накопитель амулета личной защиты почти на нуле, всего три процента, по краешку прошёл, но смог.

Что важно, на площади у здания Лубянки, я обнаружил немалую толпу зрителей. Под тысячу точно было. Понятно меня видели, многие разбегались, чтобы случайными жертвами не стать, но часть осталась, занимая укрытия или банально залегая. Так что свидетелей моего прорыва, что я держу своё слово, хватало. Мне ведь не поверили, хотя у тех, кто был в пыточной, оружия при себе не было. Значит, услышали, но всё равно по-своему поступили. А пока я поспешил к трамваю, и покатил прочь, оплатив билет. Прятал лицо, чтобы не опознали, благодаря фотографиям из газет, его знали все. Даже смог покинуть столицу, не успели блокировать выезды, поэтому и рванул сразу к выезду, пусть город готовили к боям, улицы перекрыты заставами, но смог. Да банально взлетел на «Шторьхе», уже стемнело, а в городе затемнение, и потянул прочь, благо метель, что началась, позволила это сделать, скрыла от столичных зенитчиков. Хотя конечно погода очень даже не лётная, как бы не разбиться и не потерять машину. Быстро обледенеет и потяжелеет. Километров через тридцать, а летел в сторону Брянска, стало лучше, вышел из снежного фронта и уже уверенно потянул в сторону передовой. Знаете, вроде всё сделал правильно, но тяжесть на душе осела и осталась там, хотя разумом понимал, что всё сделал как надо. Пока летел, анализировал. И понял, мне жаль погибших сотрудников Лубянки. Чтобы я не говорил, но считал их своими, вот эта тяжесть и осела на моей совесть. Неправильно я поступил, тех трёх шлёпнуть без сомнений нужно было, но остальных не стило. Хотя те не дали бы мне уйти. Да уж. Да, это мой грех и мне нести этот крест.