Спасти Москву

Подвигаемый самыми что ни на есть благородными порывами, предложил как-то Булыцкий первый лазарет создать. Ведь обратил внимание уже на то, что хоть и плодовиты бабы были, да мерли и дети и младенцы, да и взрослые. И часто потому, что некому посмотреть было, да из-за отсутствия знаний. Оно вроде как и сам чаще все к средствам медицины народной обращаться стал. Особенно как года навалились-то, а вот занесла нелегкая в прошлое, так и понял, что тут как-то больше на волю Божью все полагаются, нежели на свойства лечебные трав. Да и с гигиеной – беда. Оно бы иной раз и нестрашная хворь или ранка, а в итоге частенько такая в могилу сводила.

Окрыленный первыми успехами, начал Николай Сергеевич по деревенькам соседским наведываться, с людьми знакомиться да быт изучать. Там и поприметил покошенных крестов обилие. А откуда взяться им, если жителей – по пальцам пересчитать?! Вот и начал расспрашивать, благо народ незлобный вокруг, да и ряса монашеская будь здоров как помогала! А как знакомства водить начал, так и призадумался крепко. Банька – то, конечно, хорошо, да не каждый же ты день ходить будешь в нее, особенно если по-черному она топится; дров не напасешься! А делать что, если рана? Промыть бы, да потом не трогать хоть какое-то время, да в чистоте держать. А то, получается, обработали, что называется, по-пионерски и потом тряпкой грязной замотали да делами по хозяйству занялись. Да тут чем ты ни промывай, а заразу всяко хватанешь! Вот и призадумался пришелец о лазарете, где приглядывать за больными будут, систематизировать симптомы да пытаться методы единые применять. Где за гигиеной следить начнут да приучать к ней жителей местных. А еще о производстве спирта. Ну хотя бы крепкой самогонки: раны обрабатывать да повязки менять. И если с технологией более или менее было понятно – вон в перестройку был грешок, сам гнать собирался, – то с оборудованием все из рук вон скверно было. Один только змеевик чего стоил! Как его изготовить или чем заменить, Булыцкий пока знать не знал! А раз так, то решил поперву хотя бы про лазарет с Сергием перетолковать.

– Вот скажи мне, отче, – при очередной встрече завел Булыцкий, – ты все на волю Божью списываешь, смерть даже.

– Все – промысел Божий. Против него идти – что против течения плыть; выгребешь, да только сил убьешь уйму. Богу только ведомо, когда кому коптить осталось.

– Богу? А себя кто сам жизни лишает, те как?

– Кто сам себя жизни лишает, роль Бога примерить пытается. Грех то великий. Да про Всевышнего худо думать – тоже от лукавого.

– А кто думает?

– А кто руки сам на себя накладывает. Испытания за грехи даются. Как нагрешил, так и расплачиваешься. И мудрость Божия в том и заключается, что никому больше, чем он вынести может, не дается.

– Может, и прав ты, – озадачившись, Булыцкий даже и забыл, к чему разговор этот начал.

– Хотел-то чего? Говори, – усмехнулся Радонежский. – Ведь не просто так разговор затеял этот. Так?

– Есть грех, – согласился тот. – Прости, издалека начал. Думал, оно так лучше будет.

– Чудишь ты много, – снова усмехнулся тот. – Да не со зла; то по тебе и видно-то.

– Вот что, святой отец, – начал мысль свою пенсионер. – Там, откуда я, хворых всех в одно место свозят. Там, где и следят за ними, и помогают справиться, и поучают, как вести себя, а как нет, ухаживают да на ноги ставят. Здесь же – каждый по лачугам своим мается. Добро, если присматривать кому есть да ухаживать. Как нет, так и мрут.

– Мрут, – кивнул головой старец, но дальше тему развивать не стал.

– И что? Воля Божья на то?

– Бог человеку выбор дал: к Дьяволу или к нему. Человек решает, вершить ему что: дела, что радость творят, или те, что печаль сеют. Хворь – тот же самый выбор. Сочтет Бог достойным жить такому дальше, так тому и быть. Нет, так и печалиться не о чем.

– А как вмешается кто да не даст смерти свершиться? Как хворь залечит, тоже Божья воля?

– Тоже, – кивнул старец. – Богу вернее знать, нужнее такой человек на земле, чем на небе. Хочешь-то чего?

– Хочу благословения твоего, место такое же создать у монастыря, где за хворыми присматривать будут.

– Ишь чего удумал, – казалось, нисколько не удивился Сергий. – И кто же присматривать будет? Или нас от трудов праведных отвлечь хочешь?

– Ты же сам говаривал: не всем и по силам в монастыре твоем оставаться, кто Богу служению хотел себя посвятить. Так те, кто духом силен, те пусть битву свою ведут, а те, кому не по силам, пусть дела богоугодные творят в месте этом, имя которому – лазарет[39]. И их душам очищение, и тем, кого выходить получится, наука: Бог миловал в этот раз, дела чтобы добрые творить да грехи прошлые замаливать.

– Дело говоришь, – чуть подумав, согласился тот. – А что за лазарет-то? Поди от Лазаря Святого? Прокаженных, что ль, собирать хочешь?

– Прокаженных? – изумился Николай Сергеевич. – Да нет. Просто больных. Всяких. Чтобы выхаживать да на ноги ставить.

– А Лазаря Иерусалимского зачем тогда приплетаешь?

– Да не приплетаю никого, – замотал головой старец. – Оно в мое время либо так, либо диспансером зваться будут места такие.