Спасти огонь

Мы перебросились парой ничего не значащих фраз, больше подходящих незнакомцам, чем братьям, некогда любящим и дружным. Спустя несколько минут такой беседы я, кажется, ему наскучил. Его внимание было обращено на что-то другое. Он не спросил, собираюсь ли я опубликовать его, хотя я уже решил, что да. Он мог бы стать классиком. Одна его биография чего стоила. Куда сложнее продвигать истории типов, чье нудное существование так же интересно, как поедание сырого яйца. А хуже всего то, что они и в книжках своих его описывают, причем до оскомины лениво. Сами они относят себя к счастливому меньшинству, хотя на самом деле принадлежат когорте оскопленных творцов, скрывающих под велеречивым интеллектуальным дискурсом свои ограниченные возможности. Таких, папа, мне совсем не интересно публиковать. Некоторые из них молоды, но от них несет старьем. Просроченная, прогорклая с самого рождения литература.

На прощание мы просто пожали друг другу руки. Из вежливости я протянул ему визитку. «Франсиско Рамирес. Финансы», — прочел он вслух и слегка улыбнулся. — Избавился, значит, от проклятия Уистликов», — сказал он и вышел из каморки, не оборачиваясь.

Наша короткая встреча перевернула жизнь обоих. Неделю спустя мы снова увиделись.

Я долго сидела под деревьями. Не знала, злиться мне или жалеть себя. Если я вернусь домой и скажу, что у меня было временное помрачение ума, это не спасет от неминуемого развода. Версия про то, что меня похитил ученик Хулиана, сбежавший из тюрьмы, перестала работать с той минуты, как Клаудио и Альберто показали видео, на которых я трахаюсь с этим самым учеником в тюрьме. Куда, интересно, прятал камеру этот козел Кармона? И если тюрьма по-прежнему в руках бунтовщиков, откуда эти фото и видео у полиции? Все это просто нереально. В каждой школе для богатеньких девочек нужно ввести обязательный курс по выживанию на городских улицах — с началки до самого университета.

Я отказывалась верить, что он ушел навсегда. Не такой он человек. Что случилось? «Хосе Куаутемок, Хосе Куаутемок…» — мысленно призывала я его, как святого, которому следует молиться о чуде.

Мало-помалу парк пустел. Даже нищие разошлись. Некоторые из них рылись теперь в урнах на проспекте в поисках объедков. А что, если и я кончу тем же? Пария, вышвырнутая на улицу собственной семьей и собственным кругом. Неприкасаемая без будущего. Любовь — дерьмо, самое настоящее дерьмо.

Я начала бродить по дорожкам. Нужно проветрить голову, выработать план. Мои кредитные карты и банковские счета уже, наверное, заблокированы. Телефон наверняка прослушивается. Конечно, ловкий адвокат смог бы вытащить меня из этого, вне всяких сомнений. Я останусь при своих деньгах и, возможно, даже не попаду в тюрьму, хотя с детьми, семьей, мужем и подругами придется попрощаться. А может, и с Педро, Эктором и Хулианом. Я потеряю школу. Ни одна уважающая себя мать не запишет дочек в школу под началом чокнутой, уголовницы и шлюшки. Меня, разумеется, побьют камнями. Бросить достойного мужа и троих детей ради убийцы — такому вообще нет названия. Я пошла против материнской природы и против морали, которую так долго вколачивали в меня монахини, семья, родители, друзья. Оставалась, как мне казалось, одна малюсенькая лазейка, все еще позволявшая спасти труппу. Нездоровый интерес ко мне как личности вызвал бы интерес ко мне как хореографу, обеспечил бы аншлаги и рецензии. Femme fatale, вымерший и случайно обнаруженный в вечной мерзлоте вид, выставляется напоказ перед милле-ниалами.