Опыт Бийю внушал мне надежду. Я бы возродилась, подобно ей, расправила крылья и взмыла из пепла. Но что я могу одна, дурочка, которая решила сыграть в крутую, а в результате выстрелила себе в ногу. Бийю родилась в крайней бедности и была чернокожей, и эти два обстоятельства, как ни странно, сыграли в ее пользу. Желание стать самой собой толкало ее сражаться, словно пантеру. Как победить сильную черную женщину родом из страшных трущоб? А я, без Хосе Куаутемока рядом, откуда возьму целостность и ярость, чтобы достойно встретить крушение своего мира?
В газетах, разбросанных по скамейкам, тех самых, которыми ночью укрывались бомжи, я стала искать новости про побег Хосе Куаутемока, возможно упоминавшие меня. Ничего. Газеты были пожелтевшие, не меньше недельной давности. Я шарила по скамейкам, пока не нашла позавчерашнюю. В передовице писали про резню, которая развернулась через пару часов после моего ухода из тюрьмы. Погибло сорок шесть заключенных и тридцать полицейских, не считая неизвестного количества лошадей и собак. У меня запершило в горле. Репортер говорил и о массовом побеге: «В абсолютной темноте более трехсот заключенных, завладев оружием различного калибра, ринулись на свободу через главный вход исправительного учреждения. Завязалась ожесточенная борьба с силами правопорядка, и известно, что с обеих сторон есть потери ранеными и убитыми».
Я загорала в Тепостлане, пока полы тюрьмы покрывал ковер из покойников. От фотографий кровь стыла в жилах. Трудно представить, что пережил Хосе Куаутемок в ту ночь. Откуда были эти красные пятна у него на робе? Куда он ушел сейчас?
Я грустно села на скамейку. Мне нужно очень хорошо определить следующие шаги. Я решила, что лучше всего позвонить Педро и в подробностях рассказать про случившееся. Он, конечно, будет клясть меня на чем свет стоит, но все равно он самый подходящий человек, чтобы вытащить меня из этого штопора.
Я достала телефон из сумки и уже начала разворачивать толстый слой фольги, но тут ко мне подошел крепкий человек в костюме: «Сеньора Лонхинес?» Я обернулась к нему. Солнце светило у него за спиной и слепило мне глаза. «Нет, меня не так зовут», — ответила я, вообразив худшее: Хосе Куаутемок сдал меня и теперь полицейские, одетые в гражданское, пришли меня арестовывать. Я мимолетно оглядела парк, прикидывая, как бы удрать. Быстро метнусь к проспекту, перебегу его и рвану дальше, пока не оторвусь. Это будет нелегко. Еще два бугая в костюмах перекрыли дорожки: «Сеньора, пройдемте с нами». Даже если я от них спасусь, куда, блин, мне идти? Лучше раз и навсегда покончить с этим фарсом. «Ладно», — сказала я.
Я поднялась на ноги, и он указал на два «субурбана», припаркованных на ближней улице: «Прошу вас, пойдемте со мной». Я глубоко вздохнула и пошла. Двое остальных следовали за нами на некотором расстоянии. Это было начало конца.
Нельзя просто так разгуливать по городу. На улицах народу больше, чем на стадионе «Астека» после матча «Америка» — «Гвадалахара». Он ушел маленькими улочками. Трудность в том, что улочки обычно кишат бдительными гражданами. «А это кто такой? Знаешь его? Подозрительный какой-то. Давай патрульным скажем на всякий пожарный». Гребаный квартал, весь зарешеченный, с будками частных охранников и объявлениями типа: «Воры и мошенники! Местные жители готовы к встрече с вами. Мы следим. Попробуйте сунуться, и убедитесь». Во времена своей свободы Хосе Куаутемок не видал такого разгула истерии. Окна с прутьями, гаражи с висячими замками, колеса у машин на сигнализации, мотоциклы цепями приторочены к столбам. Никуда не сунуться, ни влево, ни вправо. Закрытые улицы, закрытые переулки. Как отстойник для бешеных собак.
Он еле выбрался из того квартала. Куда ни плюнь — тупики и решетки. Лабиринт захудалых домов, из тех, где вместо штор вешают простыни, входные двери из ДСП, а с потолка свисают голые лампочки. Больно много замков на такие сокровища. Наверное, тут и вправду воры всех достали.
Наконец ему удалось покинуть паранойяленд. Пустынный проспект привел его к нехорошим районам. Нехороший их характер проявлялся в тощих псах, в музыке на полную громкость, в лужах с масляными пятнами, в ободранных машинах, в «воровайках», подведенных к столбам, в битых окнах, во взглядах, говорящих: «Чего вылупился, пидор сраный?» Видимо, объявления в соседнем районе адресованы как раз местным обитателям.