Спасти огонь

Я утратил надежду снова стать человеком, я этого не хочу. Зачем мне возвращаться к людской суматохе? В нас, деревьях, есть великолепное спокойствие. Однажды наступит особенно суровая зима, и я навсегда усохну. Меня, ломкого и бессловесного, пустят на дрова, и я возрожусь, как огонь.

Хосе Куаутемок Уистлик

Заключенный № 29846-8

Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно

По воспоминаниям солдат Первой мировой, самое тяжелое в сражениях — это ожидание. В окопах на холодных европейских равнинах, в глине, под дождем они целыми днями дожидались, когда возобновится атака. Иногда не могли отойти на свои позиции. Вылезти на поле — тоже, потому что стали бы легкими мишенями. Приходилось терпеть в траншеях. Некоторые не выдерживали и от недосыпа и голода сходили с ума. Предпочитали скорее погибнуть, чем гнить под грузом этой тревоги. С винтовкой наперевес они перескакивали колючую проволоку и, не произнося ни слова, неслись по грязи навстречу противнику. Товарищи прилагали тщетные усилия, чтобы их остановить. Они как помешанные палили по вражеским позициям, пока их не подстреливал снайпер.

Больше всего я боялась, что у меня разовьется такой окопный синдром. Напряжение росло с каждой минутой. Давила неопределенность. От переездов посреди ночи я чувствовала себя уязвимой и начинала задаваться вопросом, а есть ли вообще выход. Хосе Куаутемок неизменно излучал оптимизм и был убежден, что все наши жертвы будут вознаграждены.

Я уже не ругала себя за свое решение. Поняла, что оно вызревало годами. Я не просто так влюбилась в Хосе Куаутемока. «Кто нашел — тот давно искал, даже если сам того не знал». Я нашла его. Процесс, приведший меня к нему, оставался тайной для меня самой. Я сожалела, что втянула в это Клаудио и детей. Я нанесла им неисцелимую рану. Клаудио написал на обратной стороне моего послания: «Пошла в жопу, сука» — и вернул его курьеру. Дети тоже уже, наверное, отравлены злостью отца. Как они справятся с моим внезапным отсутствием, с моей публичной изменой? По ночам эта мысль не давала мне дышать. Не раз мне хотелось позвонить им или вообще забыть всяческое благоразумие и явиться к ним в школу. Франсиско отговорил меня от этой грандиозной глупости. Мало того что дети наверняка к такому не готовы. Вокруг школы и дома, скорее всего, развернуто полицейское оцепление. Меня схватят, как только я туда сунусь. От бессилия я исписывала целые страницы тетради именами своих детей. Клаудия, Мариано, Даниела. Клаудия, Мариано, Даниела. Клаудия, Мариано, Даниела… Я люблю их, я люблю их, я люблю их.

Франсиско ограничил нам доступ к газетам и новостным программам. Они могли серьезно повлиять на наше настроение и даже вызвать депрессию. Но я настаивала, и тогда он принес пару газет, где упоминались наши имена. История Красавицы и Чудовища муссировалась на первой странице. Читатели жаждали пикантных подробностей. Хулиана и Педро осаждала пресса. «Без комментариев», — отвечали они. Клаудио и Альберто тоже хранили молчание. По крайней мере, самые близкие меня не предали.

Хосе Куаутемока изображали особо опасным преступником. Меня обвиняли в пособничестве бунту. Силовики изучили мою биографию и передвижение средств на моих банковских счетах. До смешного: меня связывали с наркокартелем и подозревали в отмывании денег. Моя репутация погрязла в зловонном болоте лжи и полуправды. В голове звучали слова Альмейды: «Кто таскается в свинарник, оказывается вымазан свинячьим дерьмом».

Франсиско был прав: газет лучше не читать. У меня начались приступы паники и бессонница. Меня успокаивали только объятия Хосе Куаутемока, его нежность и наша бешеная сексуальная активность. «То, что не убивает, делает тебя сильнее» — затасканное выражение, но я за него ухватилась. Я была уверена, что выйду из этой передряги, лучше владея собой, сильнее любя и ничего не боясь. Меня вдохновляло спокойствие Хосе Куаутемока. Он, казалось, ни в чем не сомневался. Попросил у Франсиско пачку бумаги и печатную машинку. «Мне нужно рассказать истории прежде, чем они забудутся», — сказал он. Ночами он безостановочно стучал на машинке, а по утрам мы читали его тексты вслух, и я позволяла себе вносить кое-какие предложения и изменения.

По каждому из наших домов мы ходили голые и занимались любовью в каждом уголке: в кухне, в гостиной, во дворике. Хосе Куаутемок был бесконечно изобретателен. Он засовывал кусочки льда мне в вагину и высасывал их оттуда, сажал меня на стол, чтобы входить в меня на разной высоте, смотрел, как я, сидя на стуле, мастурбирую, мы пробовали золотой дождь и самые невероятные позы. За один вечер у нас бывало больше секса, чем у меня с Клаудио за год. И я не желала останавливаться. Я хотела больше и больше.