Спасти огонь

Как только она ушла, Хосе Куаутемок разлегся под вентилятором. Освежился немного. Потом решил помыться. Включил душ. Несмотря на адскую жару, от которой собаки спекались на улицах (в Акунье говорили, что так хот-доги и получаются:.выгоняешь пса на тротуар и ждешь, пока зажарится), сделал горяченную воду — холодную он ненавидел. В тюрьме была только ледяная. Комиссия по правам человека всегда доставала начальство на тему здорового сбалансированного питания в кутузке, а вот чтоб котельные нормально работали, так это у них не очень получалось. Хосе Куаутемоку на кормежку было наплевать — он мог жрать одну курицу утром, днем и вечером. Но холодный душ — это паскудство.

В душе он побрился бритвой, которой каждое утро пользовался Машина. Вытерся полотенцем Машины. Побрызгался дезодорантом Машины. Съел два банана и выпил две кока-колы из Машининого холодильника. Потом лег в постель Машины. Положил голову на подушку Машины и уснул.

К моему сожалению, выступление в тюрьме не состоится — так я думала. Опасно было предоставлять личные данные каким-то неизвестным. При таком низком уровне безопасности в стране это было бы безумием. Может, где-нибудь в Швеции или Новой Зеландии так и делают, но в Мексике это чревато ограблением, похищением, изнасилованием, убийством. Я понимала логику тюремного начальства. Достаточно было посмотреть в новостях, какие там случаются бунты, чтобы понять: наши тюрьмы — логово дракона. Я не стала давить на коллег, чтобы они выполнили поставленные требования. Я бы вконец извелась, если бы кто-то из них стал впоследствии жертвой преступления. Альберто попытался утешить меня знаменитой присказкой для пораженцев: «Значит, так надо было» (моя бабушка сказала бы: «Бог не захотел»). Да, для пораженцев, потому что, если ты не согласен смириться, обстоятельства не могут тебя остановить. И среди нас был человек, не готовый смириться, — Мерседес. Какие-то внутренние демоны нашептывали ей, что нужно бороться за визит в тюрьму. Во время судебного процесса ее адвокат, наоборот, всеми силами старался, чтобы личная информация — адрес, телефон, имена родственников или номера банковских счетов — никак не могла просочиться к насильнику или кому-то из его семьи. Но в этот раз Мерседес, кажется, было все равно. Она позвонила мне однажды утром и попросила встретиться наедине, в кафе. Прошло уже две недели с тех пор, как мы отказались от нашей затеи, и я думала, что у нее ко мне какое-то другое дело. Зря я так думала. Она села за столик и тут же выложила мне под нос папку. «Открой», — скомандовала она. Внутри оказались копии ее удостоверения личности и паспорта, анализ на группу крови, копия свидетельства о рождении, справка о регистрации и налоговая декларация. Я просмотрела документы. Не хватало только справки о несудимости, но ее уже делают, сказала Мерседес, скоро будет готова. «И ничего я не мучилась, чтобы ее запросить. Пепе все наврал». Цель нашей встречи, сказала она, — убедить меня, чтобы мы с ней показали в тюрьме «Рождение мертвых» только вдвоем. «Давай сделаем версию для двух танцовщиц — тебя и меня. Придумай что-нибудь новенькое, ты же можешь». Теперь уже я начала волноваться за ее ментальное здоровье. Я поняла, откуда эта необходимость показать насильнику, что она преодолела травму, похвастаться выдержкой. Ткнуть его мордой в тот факт, что, пока он гниет в камере, она свободна и может раздеваться перед кем ей заблагорассудится. Стало совершенно ясно, что за этими доводами скрывается болезненная созависимость по отношению к насильнику. Постановка превратилась в предлог, чтобы встретиться с ним, в извращенную идею фикс.

Я захлопнула папку и толкнула к ней: «Не надо пользоваться нами для разрешения своих внутренних конфликтов». Она пристально посмотрела на меня: «Ты сама все это начала, Марина, не забывай». — «Верно. Но я не слепая и вижу, какие трудности это может принести труппе». В ее взгляде появился вызов. «Я же предложила пойти нам вдвоем. Как это осложнит жизнь остальным?» Я промолчала, покоробленная ее агрессивностью. «Не могу поверить, что ты струсила», — проговорила она. Мерседес нарочно подначивала меня, добиваясь реакции. Ей, одной из немногих, я призналась, что боюсь провала. Теперь она пустила эту информацию в ход против меня. «Это не страх, Мерседес. Это ответственность. У нас обеих есть дети, и мы обязаны позаботиться, чтобы им не угрожала никакая опасность». Она помотала головой: «Да ты просто в ужасе. Тебя жрет изнутри гребаный страх. — Она встала. — Заплатишь за мой кофе?» Я кивнула. Она забрала папку и затерялась в глубинах заведения.