Спасти огонь

Он попросил кореша найти ему новое жилье, где капитан его не достанет. Машина нашел хибарку в эхидо, то бишь сельскохозяйственной коммуне, Ла-Провиденсия, в тридцати километрах от Эль-Ремолино. Хотя бесплодная, выжженная солнцем Ла-Провиденсия находилась точнехонько у черта на рогах, Хосе Куаутемок все равно предпочел не общаться с односельчанами. Там, где заправляют нарко, ты всегда на виду, и лучше помалкивать. Местные понимали, что от хорошей жизни в развалюху у них в эхидо жить не переедешь. Если и появлялся чужак, так явно скрывался от кого-то. В эхидо Ла-Провиденсия не происходило ровным счетом ничего. Вот в Эль-Ремолино, да, что ни день, то движуха. Там есть дорога в горы, а в горах есть путь к границе, поэтому нарко шастали туда-сюда постоянно, а за ними следом солдаты и морпехи. Иногда по восемь — десять трупов в кузовах военных грузовиков провозили. В основном малолетки по четырнадцать-пятнадцать, которые возомнили себя супергероями и вписались в картель адреналина ради. Скакали, как бэтмены, по горам с автоматами. Таких первыми клали в разборках. «Live fast, die fast» — лозунг наркомолодежи.

Но это только в Эль-Ремолино. В Ла-Провиденсии — тишь да гладь. Чтобы туда попасть, нужно было съехать влево с асфальтированной дороги на раздолбанную в хлам просеку, выбоина на выбоине. Тридцать километров глотаешь пыль — и добро пожаловать в деревню-призрак, Лувину штата Коауила, не хуже, чем в рассказе Рульфо. Здесь ничего не росло. Ничегошеньки. Ни кукуруза, ни сорго, ни фасоль. Люди питались, чем могли: выращивали коз и кур, охотились на горлиц с рогатками, ставили силки на полевых мышей, ели яичную болтушку с цветками юкки или пресные плоды опунции. Поэтому Ла-Провиденсию стали называть Ла-Помирансией. Каждый четвертый ребенок не доживал до пяти лет.

Хосе Куаутемоку эти ебеня не понравились, прямо скажем. Тридцать или сорок местных жителей бродили по улицам в полном молчании. Не разговаривали, козам не свистели, никогда не кричали. Такие пыльные и тихие, что можно было их спутать с сухостоем. Ходячие кусты, которые еще дышат и срут. «Я же тебе говорил, это место — просто кинг-суперлюкс, если надо затихариться», — подбодрил его Машина, в очередной раз привезя ему обеды на неделю вперед. Эсмеральде не с руки было самой доставлять сюда еду. Да и Машина не позволял: а то еще положит его пухлокиска глаз на кореша, а если не глаз, то пуссипуши свою. «Я тебя в этот зомбиленд привез, потому что здешние чуваки ни котам, ни уродам не насвистят». Свистеть — стучать, сливать, капать, фискалить, сдавать с потрохами. Коты — федералы, легавые, гниды, полицаи, полирасты, копы, архангелы. Уроды — нарко, лиходеи, бандиты, господа хорошие, дружки, эти, неназываемые, шефы, крысы, когти, утырки, ушлая братва. «Киносы», картель дона Хоакина, держал всю округу и всех местных ястребов. Хосе Куаутемок мог жить спокойно, никто бы к нему не сунулся.

Имелось у Ла-Провиденсии и преимущество: оттуда до ранчо Санта-Крус ехать было ближе, чем из Сьюдад-Акуньи. Хосе Куаутемок вернулся в обычный режим. Доезжаешь до грунтовки у границы ранчо, открываешь ворота, заводишь туда машину, едешь к реке, собираешь камни, подтаскиваешь к кузову, складываешь, потом заплыв, чтоб освежиться, обед, часик почитал, вздремнул, снова собираешь, подтаскиваешь, грузишь, еще один заплыв, чтобы смыть пот и грязь, пока комары не налетели, везешь груз Ошметку Медине в Морелос, выпиваешь с ним пива, возвращаешься в эхидо, тако на ужин, теплой кока-колой запил, зубы почистил и баиньки.

Но недолго длилось это счастье. Хосе Куаутемок как знал, что «сделай паузу, и пусть весь мир подождет» — такого ему не светит. Сидя однажды в воскресенье перед домом и наслаждаясь тенечком, он увидел, как вдали поднимается мощный столб пыли. Видно, подъезжало сразу несколько машин. Судя по тому, что обитатели эхидо при виде пыльной завесы молча, но быстро потянулись в горы, ничего хорошего она не предвещала. Может, это федералы, может, южане, или «Киносы», или уроды из другого картеля, или морпехи, или муниципалы, или сельский патруль. Хосе Куаутемок подумал было тоже отступить в заросли, к горным ручьям, где жили только кабаны-пекари. «Если будет погоня, глушись», — советовал Машина. «Глушиться» — «залечь в кусты и лежать неподвижно. Одеваться, учил Машина, в кричащие цвета нельзя. Красный, оранжевый, желтый, ярко-зеленый под запретом. «Только коричневый, бежевый, буро-зеленый» — вдруг придется в буераки отходить. Но для боссов эта схема не работала. На то они и боссы, на то им и «Версаче».

Хосе Куаутемок глушиться не стал. Никуда он не побежит. Он никому ничего не сделал. Поводов за ним охотиться нет. Вымогать у него нечего, надавить на него можно только этим драным больничным счетом. Эхидо опустел. Тишина стала еще тише. Остались только кое-какие козы за частоколами да куры с собаками на улицах.