Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»

И это сломало ледок предубеждения: молодой генерал напомнил ему своей горячностью погибшего сына. От тягостного воспоминания запершило в горле. Но Милюков сознательно молчал, только хмурил брови да тер пальцем переносицу — он прекрасно понимал, что вскоре генерал заговорит с ним начистоту.

И добился своего — мучительная пауза становилась невыносимой, и военный министр первым нарушил ее, задавив дымящийся окурок в пепельнице решительным движением. Затем снова уселся в кресле, положив руки на стол.

— Позвольте, Павел Николаевич, говорить с вами предельно честно и откровенно. Без малейшей утайки, как на духу!

— Я только буду рад этому, Константин Иванович.

— Видите ли, этой зимой «белое движение» было практически разгромлено и агонизировало. Победить большевиков в чисто военном аспекте мы не могли, да и не может решаться мечом гражданская война. Это, на мой взгляд, столкновение двух идеологий, в котором большевики до последнего времени уверенно нас переигрывали…

— Тут можно полностью согласиться с вами. Только с уточнением, которое касается «последнего времени». Я не уверен в том, что мы до сего дня создали достаточно эффективный пропагандистский аппарат. В отличие от нашего противника!

— Вы правы, вот только я не имел в виду «белую» идеологию в чистом виде. В той же Сибири у нас довольно эффективная агитация, но построенная на идее полностью независимого государства, вплоть до воссоздания единой России. Кстати, практически эта самая концепция господствует во всех казачьих «буферных» образованиях. Не измененная ими с восемнадцатого года. Один Юго-Восточный Союз и идея «Казакии» чего стоят. И с такой точкой зрения нужно считаться, хотим мы этого или нет. Сибирь — это золото, казаки — хлеб, но главное — это три четверти нашей вооруженной силы, которая сейчас категорически не желает продолжения войны с красными, — Арчегов слегка хлопнул крепкой ладонью по широкому столу. И с нарастающим возбуждением продолжил: — Это не идея «единой и неделимой», но она оказалась намного более жизненной и понятной для населения. Пусть не всей России, об этом не может быть и речи, но в этих регионах мы полностью закрепились. И как только появится более-менее определенная идеология, охотно разделяемая большинством населения страны, вот тогда мы и победим большевиков.

— И когда же она соизволит появиться?! Это процесс долгих лет, а отнюдь не месяцев, господин генерал, к чему многие политики стремятся, — с нескрываемой иронией спросил Милюков и поразился открытой улыбке генерала. И уверенному взгляду. И был ошеломлен победным смешком.

— Это от большевиков сейчас зависит, но, думаю, в течение года. Как и возможность победы над ними. Вот об этом я и хочу поговорить с вами сейчас, дабы совместно выработать общую позицию по данному вопросу Сибирского и Южно-Российского правительств!

Тешин

— Я их боюсь, Иржи! Они не оставили нас в покое, настигли и здесь. Большевики не успокоятся, пока на весь мир не положат свою кровавую лапищу! Это хуже «испанки», что косила всех без разбора прошлый год. Намного хуже чумы!

От тоскливого, чуть подвывающего шепота Настены Колеру стало не по себе — ледяные мурашки пробежали по коже. Бывший капрал чешских легий помимо воли вздрогнул, и это не укрылось от жены, которую он бережно обнимал, лежа на широкой кровати. Женщина чуть напряглась и сильно сдавила пальцами его руку. Так сильно, что мужу показалось, что она сейчас проткнет кожу.

— Они придут сюда?! Иржи, ответь?

— Бог знает, — тихо промолвил чех, — но что с поляками покончено, то правда. Силу красные взяли немалую.

Иржи Колер полтора года воевал с большевиками, прошел путь от Байкала до Волги, а потом проделал его в обратном направлении. Умелый враг, с каждым годом набиравший силы. В восемнадцатом году чехи лупили большевиков и в хвост и в гриву. А в декабре девятнадцатого все наоборот пошло: чешские легионеры еле выбрались из рук этих очумевших русских, что набросились на них с двух сторон.

Воевать снова с красными Иржи Колер не хотел всей душою, боялся до жути — слишком страшный противник, памятный по безумным штыковым атакам еще в прошлую войну, когда он сумел дезертировать из рядов австрийской армии.

Но что делать, если красная конница почти подобралась к его Чехии, и не пройдет и седмицы, как он услышит стук ее копыт на улицах своего селения. Война, от которой они с женою так старательно убегали, стучалась к ним в двери.

— О чем с вами сегодня капитан говорил, Иржи?

Жена, как черепаха, извернулась в его руках, с трудом перевалившись на другой бок. Большой живот уткнулся ему в бедро — Настена была на сносях, еще две-три недели, и будут роды, он станет отцом.

Колеру хотелось девочку — и матери подмога, и ему в радость. Да и винтовку в руки брать не придется, проклиная судьбу и до дрожи в коленях прячась в окопе, как довелось ему в этой жизни.

— Что ж ты молчишь, муж мой?