Спасти президента

Нытье не помешало мне внимательно разглядывать еду на каталке и подбирать ее по вкусу. Гуляш? Больно мелкая расфасовка. Творожники? Сыр? Печенье? Нет, нет, слабовато... Ага-а-а, вот что нужно для полного счастья — горячая манная каша со сливочным маслом! Объеденье. Некоторые любят погорячее...

Совершив ложный маневр, я рванулся к тарелкам и всего за полсекунды угостил двойной порцией чересчур наблюдательного санитара Елочкина. Кушай, глазастый!

Не знаю, сколько уж перепало ему в рот. Подозреваю, не так много. Основная каша задержалась на лице, покрывая его сладким белым слоем. Какой-нибудь голодный путник где-нибудь в синайской пустыне обрадовался бы и менее сладкой, и менее калорийной падающей манне. Но Елочкин оказался привередой. Вместо того чтобы сказать спасибо за нежданное угощение, он стал шипеть, бестолково плеваться и слепо махать кулаками в разные стороны. Я был просто вынужден утихомирить санитара пинком в коленную чашечку. Из сострадания.

Между тем амбал Валя Мезенцов времени не терял: за те полсекунды, пока я ублажал его напарника казенной кашей, он уже подскочил ко мне слева. Очень ему хотелось проверить крепость моей левой скулы.

— У-тю-тю! — сказал я, отстраняясь на полсантиметра.

Кулак амбала, свистнув мимо цели, с тою же проверкой налетел на ближайшую стену. Итог был известен заранее: все-таки мрамор и лазурит — минералы, довольно твердые на ощупь. Глупо махать кулаками, чтобы лично удостовериться в прочности облицовки стены. Разумнее заглянуть в атлас полезных ископаемых.

Как я и думал, опытное минераловедение вышло боком санитару Мезенцову. Стенка сумела постоять за себя. Столкнувшись с ее твердым нравом, валин кулак мигом утратил все бойцовские качества. Теперь санитару оставалось только строить рожи и прыгать на месте, обдувая до посинения свои разбитые костяшки. Прыгай, дружок, прыгай.

Я поздравил себя с легкой победой, однако недооценил крупновалютную больничную технику. Хитрый Эрнест Эдуардович стерег покой своего заведения не только снаружи, но и изнутри. Вероятно, потайные кнопки тревоги были запрятаны вдоль всего коридора.

И до одной дотянулся санитар Елочкин, едва продрав свои липкие глазки от манной каши. Дотянулся и нажал.

Сперва я даже не сообразил, что включился именно сигнал тревоги: ни сирен-ревунов, ни мертвенно-синих стробоскопических мигалок в обители покоя и безмятежности не было предусмотрено. Просто здешние люстры под потолком весело заморгали в такт, а из незаметных динамиков на малой громкости полилась народная мелодия «Светит месяц».

— Ты попалшя! — злорадно выплюнул санитар с кашей напополам. Сидя на полу в окружении тарелок, он размазывал манку по лицу и очень гордился своим подвигом.

Ну прямо пионер-герой, сердито подумал я. Двадцать седьмой бакинский комиссар. Двадцать девятый панфиловец. Восьмое чудо в перьях. Из-за тебя мне придется драпать.

Я крутанулся в сторону входной двери, но оттуда уже беззвучно наползало белое санитарье полчище. Санитаров было штук двадцать пять, не меньше, — каждый в мягких тапках под цвет маскхалатов. О честной рукопашной сразу следовало забыть: сомнут гуртом.

— Стоять, — приказал я белому братству, отодвигаясь назад и выпутывая «Макаров» из складок халата. — Федеральная служба безопасности. Я вас не трону, если вы меня не тронете.

Войско в белых тапочках замедлило наступательный порыв. Но совсем его не прекратило. Количественный перевес всегда возбуждает в людях дурную отвагу. Всегда есть соблазн победить не умением, так числом.

— Стоять! — повторил я суровым тоном и сделал шажок назад. — Я ведь не шучу. Еще шаг, и буду вести огонь на пора...

Вторую половинку слова «поражение» я договорил уже на полу, запнувшись о внезапную преграду. Ну что за невезенье! Пока я отпугивал санитаров пистолетом, из своей палаты на четвереньках выполз седой мальчик со шрамом и целеустремленно сунулся мне под ноги.

Бедный псих и не думал геройствовать. Он елозил на полу, собирая свои игрушечные купюры. Я ненароком наступил на одну бумажку. За что и поплатился.

Спасительный «Макаров» выпорхнул из моих пальцев, чтобы отправиться в дальний путь по гладкому больничному полу. Злая судьба некстати разлучила мою руку с подругой-рукояткой. Был я вооружен и очень опасен — стал ни то, ни другое. Любой подходи и бери за рупь двадцать.

Белая армия опрокинулась на безоружного меня тихой снежной лавиной. Вскоре Макса Лаптева можно было выставлять в египетском музее мумий: так туго санитары перепеленали меня всего прочным белым шелком. А чтобы окончательно не спутать капитана ФСБ с фараоном Тутанхамоном, мою физиономию пометили парой-тройкой болезненных ссадин и царапин.

Этих боевых отличий могло стать и больше (ребята уже вошли во вкус), кабы не восход на горизонте медицинского светила Эрнеста Эдуардовича.

— Что здесь происходит? — с недовольной гримасой на остром лице спросило светило. — Ну-ка поставьте его на ноги!