Когда Багиру притащили в грязную палатку, чтобы провести варварский и поистине садистский обряд клитеротомии, она успела захватить с собой последнюю память о матери и ставшем ей родным домом госпитале – большой скальпель. Этим скальпелем она для начала прошлась по рукам тех, кто ее держал, а потом всадила его в живот мулле. И убежала.
Она снова долго скиталась. В основном ее пристанищами были лагеря бежнцев, брошенные хижины и придорожные заросли. Питалась чем попало. Так она прошла всю Африку с севера на юг. И везде видела одно и то же – разруху и руины былой цивилизации. В Сомали это были развалины городов, построенных итальянцами, в Мозамбике – португальцами. В меньшей степени это касалось Кении и Танзании, но даже в развитой ЮАР ощущались увядание и наступление упадка.
Багира ненавидела черных за их лень, дикость и бессмысленную жестокость. Белых она также ненавидела, поскольку не могла им простить ни того, что они бесцеремонно вмешались в жизнь африканских народов, ни того, что столь же бесцеремонно бросили их.
Но больше всего она ненавидела арабов и их религию. Причиной тому было то, что именно они помогли ей подняться из грязи, в которой она тогда пребывала, и сделали из нее то, чем она стала сейчас. Машину смерти.
И сейчас, закрыв за собой дверь кабинета, она не смогла сдержать злорадной улыбки. Впрочем, уже через секунду ее лицо снова приняло холодное невозмутимое выражение. Она извлекла из кобуры на поясе огромный хромированный пистолет – это был израильский «Дезерт Игл», взвела затвор и направилась в ту сторону, откуда доносился шум боя.
Поручик перевел дыхание. Второй натиск духов оказался еще сильнее, чем первый. Третий же вообще превзошел по ярости оба предыдущие. Пришлось пустить в ход гранаты, рискуя обрушить свод и стены.
Видимо, в этот отчаянный бросок духи вложили все силы. И сломались. Убитые устилали пол тоннеля, оставшиеся в живых побросали оружие и сложили руки на затылке. Тут Поручик растерялся, чего с ним не случалось в бою. Он понятия не имел, что делать с пленными. К тому же не было гарантии, что все сдавшиеся безоружны. Вдвоем с Птенчиком он никак не мог контролировать всех пленных.
Напрашивался неприятный, но неизбежный ответ – расстрелять всех на месте. К счастью, в момент сомнений с противоположного конца тоннеля показались солдаты в песочной форме и послышалась грубая английская речь.
«Наши», – чуть было не сказал Поручик. Но вовремя прикусил язык.
Пленных сдали союзникам. Из-за спин бойцов появился величественный полковник Форман.
Поручик наклонился к Орлову:
– Слушай, толмач, я никак не разберу, что у Формана на эмблеме написано. Ты не в курсе?
– Это девиз зеленых беретов: «Освободим угнетенных», – пояснил капитан.
Старший лейтенант усмехнулся:
– Благородно. А я-то думал, что у них девиз типа «Режь партизан» или «Дави коммунистов».
Тут из соседнего коридора вышли Серегин с Копняком.
– Где заложники, вы их не нашли? – спросил майор зеленого берета.
Форман вальяжно взмахнул своим серебряным стволом.
– Не волнуйтесь, ими занимаются мои люди.
– Именно поэтому я и волнуюсь, – буркнул Серегин.
Он оказался прав. Не прошло и пяти минут, как Форман получил по рации сведения, от которых его лицо сразу поскучнело.
– Заложники убиты, – севшим голосом сообщил он.
– Все? – спросил Серегин.
– Нет, кажется, одного спасли. В последний момент. Эта стерва убила всех остальных, а его только ранила.
Майор не понял.
– Что за стерва?
– Багира, – сказал Форман. – Правая рука, помощница и палач Эмира Джихада.
– И любовница, конечно?
– Нет, – возразил полковник. Единственное, чего она боится в этой жизни, причем панически, это секс.
– Лесбиянка, что ли? – предположил Серегин.
– Нет, она вообще не занимается сексом. Напугали ее в детстве, когда клитор вырезать хотели. Обычай у них там такой. С тех пор ни-ни. Жалко, девка красивая.
– Бедная дивчина, – вздохнул добрый Копняк. – Получается, она никогда в жизни не испытывала оргазма?
– Почему же? – усмехнулся Форман. – Она получает удовлетворение, когда убивает людей. То есть по несколько раз за день. А вот и наша красавица!
Разведчики капитана Маккены вели скованную наручниками Багиру. Следом сам капитан помогал идти молодому блондину среднего роста. Его левая рука выше локтя была забинтована.
– В сердце целилась, – пояснил Маккена, протягивая Форману сверкающий серебром большой еврейский пистолет. – Вот ее оружие. Возьмите, сэр, вы такие любите.
Форман, не скрывая детской радости, тут же затолкал ствол за ремень. Сейчас он был похож на старинного пирата, увешанного пистолетами с ног до головы.
– Можете говорить? – обратился он к спасенному заложнику.
– Да, меня зовут Ян Томашек. Я журналист, – представился блондин.
– Чех? Поляк? По-русски понимаешь? – спросил Серегин.
– Австриец. Но немного знаю русский язык, – ответил журналист.
Поручик подумал, что он явно скромничает. По-русски заложник говорил получше, чем некоторые из депутатов российского парламента. Старший лейтенант похлопал по плечу Орлова. Тот отозвался не сразу – засмотрелся на пленницу. Наконец, он словно проснулся.
– А?