Спасти «Скифа»

Тереза редко выходит из дому без сопровождения – ее охраняют. На жизнь и здоровье женщин, которые сожительствуют с немцами, покушения происходят чуть не каждый день, подобные акции – не инициатива подполья, население само ненавидит «немецких овчарок», озлобленные, голодные и отчаявшиеся люди готовы вымещать накопившуюся злобу на ком угодно. Тем не менее Терезе нужно хорошо питаться, а еще – покупать дорогие вещи и драгоценности. К подобному способу обеспечить себя на случай, когда уже не на кого будет надеяться, Тереза приспособилась еще с прошлой оккупации. Связь с барыгами и менялами со всех городских базаров она поддерживала регулярно, теперь быстро восстановила контакты, тесно общалась с ними, а в последнее время они вообще приходили к Терезе на квартиру.

Такая публика тоже очень интересовала Хойке.

Особенно – сейчас, когда Брюгген фактически отодвинул его на периферию «дела Скифа» и он получил возможность плотнее заняться другим, не менее важным расследованием.

В первый раз начальник гестапо пришел к Терезе именно так – ранним утром. Неспешно уходил апрель, так рано еще не рассветало. Хойке, зная, что генерал уехал, ответил через дверь: «Поручение от господина Вернера!», – а когда женщина показалась на пороге – резко втолкнул ее в квартиру, проходя сам и заперев дверной замок на два оборота. Он не афишировал свой визит, любовница генерала должна была стать его личным агентом. Хойке по такому случаю даже надел штатский костюм, что делал крайне редко – в нем он сам себе не нравился, такой вид напоминал о временах, когда он еще только начинал службу, ходя в филерах.

Все равно Тереза узнала его – она знала в лицо и предшественника, но, как и с предыдущим шефом гестапо, с ним тоже старалась не встречаться. Хойке не зажигал свет, беседовали в предрассветном полумраке, при задернутых шторах. Точнее, говорил в основном он – Тереза, хорошо говорящая по-немецки, молчала, слушала, и ее трясло от страха мелкой дрожью. Решив, что шантаж нужен Хойке для определенных целей, она быстро стала раздеваться. При других обстоятельствах он принял бы предложения себя, как должное, как обязательное дополнение к сотрудничеству. Но начальник гестапо искренне брезговал еврейками, даже если они – не чистокровные, даже не наполовину, а примерно на четверть. Он тогда в приступе яростной вспышки – как она могла предложить такое немецкому офицеру! – наотмашь хлестнул Терезу по лицу, сразу же объяснив: «Ничего, генерал увидит, скажешь – упала. Он поверит, решит – снова перепила, он знает, что ты пьешь в одиночку. Не так сильно, чтобы совсем уже ни на что не годиться. Но иногда тебя заносит». Заодно дал понять: он знает о ней больше, чем она может себе предположить.

Вот так с тех пор Хойке встречался с Терезой Берг, давал задания и получал отчет. Она смирилась – в конце концов от гестапо, как и от НКВД в той, прежней жизни, спасения не было никому. Вопрос лишь во времени: за кем-то приходят раньше, за кем-то – позже. Это как смерть…

– От генерала остался коньяк? – спросил Хойке, пройдясь по спальне и встав наконец напротив кровати. – Или успела весь подобрать? С тебя станется…

– Генерал больше не приносит, – глухо ответила Тереза – голос приглушали закрывавшие лицо и рот ладони.

– Я с тобой разговариваю, – напомнил Хойке.

Тереза покорно убрала руки, сложила их на коленях.

– Не приносит генерал, – повторила она теперь уже более отчетливо. – Говорит, не нравлюсь я ему пьяная.

– А ты не будь пьяная, – хмыкнул начальник гестапо. – Слушай, фрейлейн Берг, кого ты хочешь обмануть? У тебя ведь спрятано.

– Не коньяк… Шампанское…

– А шампанское он терпит?

– Я открываю, когда он уходит.

– Празднуешь? Упиваешься шампанским? Ты аристократка у нас?

– У вас я шлюха, – Тереза говорила, глядя мимо Хойке, на набирающий силу июльский рассвет, чьи краски приглушали оконные шторы. – У вас – шлюха. У них – враг.

– Дочь врага.

– Враг.

– Так ты все-таки одна допила шампанское?

– Нет. Там осталось. Вы же его не любите…

– Я и тебя не люблю, фрейлейн Берг. Но приходится пользоваться. Неси.

Тереза, вопреки ожиданиям, не вышла – только подалась чуть в сторону, наклонилась, достала из-за спинки кровати ополовиненную продолговатую бутылку толстого зеленого стекла, плотно закрытую пробкой. Хойке подхватил бутылку, повертел в руке, прочитал этикетку.

– Это – французское, фрейлейн Берг. Очень дорогое и очень дефицитное здесь, не слишком далеко от фронта. Поговорим о шампанском.

– Вы подняли меня с постели говорить о шампанском?

– Я могу поднять тебя, когда угодно. И говорить мы будем о том, о чем я сочту нужным. Вот об этом! – Хойке вытянул перед собой руку, сжимающую бутылку за горлышко. – Ты где это берешь, если генерал Вернер запрещает тебе пить? Кстати, он что, шампанского не замечает?

– От него запах другой. Не коньячный, не как от шнапса вашего…

– Понятно. Все-таки, где достаешь?

– В казино есть поставка. Не много, но все-таки… Часть уходит…

– Черный рынок?

– Сами же знаете. Ваши господа, между прочим, с этого неплохо имеют здесь, не слишком далеко от фронта.