Спасти Советский Союз

– Мать у меня поденщица, много работала и была по натуре пуританкой, мне часто доставалось от нее. Так получилось, что я остался единственным ребенком, другие ее дети умерли при родах, и вся материнская любовь досталась мне, но такая опека страшно раздражала. Мать хотела видеть меня священником, и была ужасно разочарована, что я не воплотил ее мечты. Я учился в духовной семинарии, и терпеть не мог жестоких правил, которые были там установлены. Видимо, из-за этого и стал революционером. Я протестовал против всего, что окружало в семинарии. В конце концов, меня выгнали оттуда, как бунтаря. Поначалу перебивался случайными заработками, но домой возвращаться не хотел. Мне хотелось свободы. Потом познакомился с русскими социал-демократами, сосланных на Кавказ, в частности, с Калининым. Работал на железной дороге. В теплый весенний день организовал первомайскую демонстрацию в Тбилиси. Там же впервые выступил на митинге. Отсюда и началась моя революционная деятельность. В декабре девятьсот пятого был направлен на съезд партии от Закавказья и впервые познакомился с Лениным. Но он на меня особого внимания не обратил. Неприятно чувствовать, когда с тобой никто не хочет общаться и смотрят на тебя свысока. Очень унизительно, особенно не понравился этот молодой еврей Троцкий. Герой революции девятьсот пятого года, он ходил с таким высокомерным видом, что сразу вызвал у меня отвращение. Чем он лучше меня? Я ведь тоже сюда попал не просто так. Уехал со съезда в тяжелом настроении, мне показали, что я никто, мелкая букашка. Тогда себе сказал: ну, подождите у меня, я стану сильным, и все вы будете валяться у меня в ногах и вымаливать прощение, грубые самовлюбленные зазнайки. Да, они все очень умные и образованные, но так далеки от народа, а я часть рабочего класса и, наверное, лучше всех знал настроение и мысли простых людей. Забыв на время об обидах, занимался выпуском газеты «Правда», везде поддерживал Ленина. Он, правда, был далек от России, и ее реальностей не очень хорошо разбирался в потребностях людей, но его считали лидером, и я старался быть ближе к нему. Работал активно, целеустремленно, за что был арестован, по решению суда сослан в Сибирь, но Февральская революция меня освободила. Вернулся в Петроград. Здесь творилась полная сумятица, но у меня открылся талант создавать управленческий аппарат и, конечно, работа для меня нашлась. Не знаю, как пошли бы дела потом, ситуация была сложная, но случилась Октябрьская революция, ее организовал и провел Троцкий. Наш Лев, как мы его звали за глаза, опять стал героем. На этот раз я спокойно смотрел на его величие и гордыню: подожди, ты часто отрываешься от земли, и это тебя поведет. Революция свершилась, и тут началось такое. Вспыхнула Гражданская война. В ЦК не было единства, мнений высказывалось много, но я всегда поддерживал Ленина, и тем самым заслужил его доверие. Вскоре меня включили в узкий круг руководителей большевиков. Партия направила меня на фронт. Я отвечал вместе с Ворошиловым за оборону Царицына. Положение на Волге было крайне тяжелым. Атаман Дутов и генерал Краснов шли на город лавиной. Мне просто не повезло, попал в самый опасный для Советской России фронт. Белые рвались к Москве. Под напором врагов город Царицын пришлось оставить. Еще немного, и мы бы были полностью разгромлены белыми. Наши войска уныло отступали, и что бы я ни делал, остановить их было невозможно. Но в самый тяжелый момент приехал Троцкий. Честно скажу, его очень не любил. Но он сотворил нечто такое, что мне никогда невозможно повторить. Построил отступающие войска и обратился к ним с речью. Вроде говорил те же слова, что и я. Но, что произошло после его выступления, до сих пор не могу понять. От него шла такая энергетика, что понял, насколько я слаб по сравнению с ним. Ты знаешь, как тяжело чувствовать свою ущербность рядом с людьми, которые на голову выше тебя. Троцкий затмил всех нас руководителей партии. Рядом с ним чувствовал себя слабым и беспомощным. Отвратительное чувство. Тогда все мои солдаты поверили ему, они уверенно шли в бой, и знаешь, что больше всего меня задело?

– Что же, товарищ Сталин?