Спасти СССР. Адаптация

Спустя примерно час хлопнула входная дверь, и я услышал в коридоре мужские голоса. Разобрал отцовское «тапки» и успокоился. Затем разговор утек на кухню. «Опять надомный симпозиум с коллегами». С этой мыслью я провалился обратно в возможности погружения поля коэффициентов уравнений в абелеву башню полей. Моя уже неробкая мысль привычно расплетала чужие кружева, цепко запоминала логические узоры, ловко перебегала по элегантным мостикам доказательств и протискивалась в незаметные проходы в, казалось бы, непроницаемых преградах. Чем глубже я вгрызался в арифметику бесконечных башен числовых полей, тем четче становилось теперь уже мое собственное понимание, а оно ох как пригодится мне через год.

– Андрей! – Дверь приоткрылась, и в нее почему-то с чуть смущенным видом заглянул папа. – Все математику свою долбишь? Давай прервись, пойдем на кухню. Там мой товарищ пришел, познакомлю. Хотя… Он-то тебя в детстве видел, а вот ты его вряд ли помнишь.

Я чертыхнулся про себя, провожая мысленным взглядом с таким трудом созданную, а сейчас безнадежно развалившуюся логическую конструкцию.

«Ладно, – вздохнул я и попытался взять под контроль всколыхнувшееся раздражение. – Заодно закреплю при воссоздании».

На кухонном столе царил художественный беспорядок, сказывалось отсутствие женской руки: початая бутылка грузинского «Греми» соседствовала с блюдцем, на котором разлеглись присыпанные молотым кофе и сахарной пудрой кружочки лимона. Рядом возвышалась стопка неровно нарубленных бутербродов с сыром и полукопченой колбасой.

У окна сидел незнакомый дядька с мясистыми ушами выдающихся размеров и деловито выдирал хребет из кильки пряного посола. Папа сел рядом и начал чистить вареное яйцо. Понятно, балтийские бутерброды будут.

– Как дела, боец? – поприветствовал дядька, разглядывая меня с легкой иронией.

– И хороши у нас дела, – напел я, присел и представился: – Андрей.

– Да я помню, что Андрей, – коротко рассмеялся гость. – А ты меня, наверное, не помнишь? Иннокентий.

Я мотнул головой и пожал плечами.

– Мы с тобой бычков как-то на Шаморе ловили. Ты, правда, тогда совсем мелкий был, лет пять.

– А-а-а, – протянул я, припоминая валы водорослей на берегу, резкий, насыщенный йодом запах и шустрых морских блох. – Это не вы потом с причала свалились?

И я звонко прищелкнул пальцем под подбородком.

Папа и Иннокентий переглянулись и громко заржали.

– Вот так мы отпечатываемся в памяти подрастающего поколения, – смахнув слезу с уголка глаз, сказал папа. – Нет, то Володя был. Здорово мы тогда, да, Кеш?

– Определенно. Ну, между первой и второй…

И они повторили. Было очевидно, что сегодня правило здешних застолий «открытая бутылка в любом случае допивается» нарушено не будет.

– Ну, Андрей… – Иннокентий с видимым удовольствием зажевал лимон «а-ля Николя». – Рассказывай, как живешь-можешь. Девчата в классе не обижают?

– Да что ж вы такое на наших комсомолок наговариваете, товарищ Иннокентий, – делано возмутился я. – Как они могут забидеть такого гарного хлопца, как я?! Я на один бутерброд вас обездолю, да?

– Что, наоборот, отбоя нет? – Иннокентий пододвинул мне тарелку с бу́тиками.

Я коротко призадумался. М-да, а ведь накрутилось на меня этих отношений с подковырками, как змей на Лаокоона.

– Ну, время такое… Молодое. – Я развел руками. – Мы выбираем, нас выбирают.

– И выбрал? – Гость неожиданно остро глянул на меня.

– Да, – сказал я твердо.

– Мм? – протянул папа заинтересованно. – Скажешь?

«Собственно, что скрывать?» – подумал я.

– Афанасьева.

– А! – без малейшей паузы с немалым энтузиазмом откликнулся папа. – Рыжая мама. Такая… Видел на собраниях. Да, одобрям-с.

Я многозначительно поиграл бровями.

– Ну в смысле дочка ж на маму, наверное, похожа? – заюлил папа, отводя от себя подозрения, и, потупившись, потянулся к бутылке.

– Хм… Ну понятно, – ухмыльнулся Иннокентий и пододвинул свою рюмашку под разлив. – И хобби себе нашел, да? Или будущую профессию? Думаешь стать великим математиком?

– Хобби у меня – кройка и шитье. А как с математикой отношения сложатся, неизвестно. Но наука красивая.

– Кстати, – вмешался папа, – представляешь, Кеш, он себе сам за неделю джинсы сшил, от настоящих не отличить, даже пуговицы и нашлепку на карман настоящие нашел. И на меня две рубашки сшил. Во, смотри, на мне одна как раз!

Иннокентий пощупал, поцокал и вновь повернулся ко мне:

– В математике-то ничего пока не открыл?

– Какое «открыл»! Грызу основы.

– По пять-шесть часов в день, отец говорит?

– Силы есть – грызу. Заканчиваются – отдыхаю. – Я посмотрел на гостя с легким недоумением, что-то происходящее допрос начинает напоминать.

– Да нет, Володя, все нормально, – невпопад сказал Кеша, повернув голову к папе. – Я тебе уже сейчас могу сказать. Ну почти… Но кто не без странностей?

Папа отчетливо выдохнул и чуть порозовел.

– Ну и слава богу. – Мне показалось, что он сейчас перекрестится, но вместо этого папа решительно тяпнул рюмку. – Отрицательный результат – тоже результат. И какой хороший!

Я приподнял бровь, показывая, что потерял нить беседы.