Спасти СССР. Адаптация

Поняв, что разоблачена, мама всплеснула руками и восторженно закатила глаза к потолку:

– Боже! Дети, видели бы вы себя со стороны! Ясенька, девочка! – Она проскользнула мимо меня, приобняла девушку и быстро затараторила: – Лапочка, извини, пожалуйста, ну извини, извини, не сдержалась. Это было бесподобно! Все прямо как в итальянской комедии, один в один, а слова сами прыгали мне на язык…

Яся порывисто выдохнула и обмякла.

– Ох! – Она посмотрела на меня поверх маминого плеча. Взгляд ее был расфокусирован, а голос плыл. – А я уже успела ощутить себя падающей в пучину порока…

Спина у мамы мелко затряслась.

– Вы меня в могилу вгоните, – звонко рассмеялась она.

– Ну что, – я мрачно взглянул на Ясю, – хотела немного поволноваться? Желание исполнено.

Она отстранилась от мамы и поплотнее запахнула халат.

– Я пойду переоденусь? – спросила неуверенно.

– Да ходи так! – жизнерадостно воскликнула мама. – Что уж теперь-то…

– «Зачет» нам за клоунаду, – прояснил я Ясе ее позицию.

– Ну хватит, – развернулась ко мне мама. – Ты девочку обедом накормил?

– Смотри, смотри, – шепнул я громко Ясе, – сейчас еще и виноватым останусь.

– Не кормил? – Мама неверяще уставилась на меня.

Я промолчал, закатив глаза к потолку.

– Чай пили, – робко попыталась выгородить меня Яся. – С ленинградским пряником.

Мама грозно сдвинула брови.

– Так! – Она прихватила девушку за талию и поволокла на кухню. – Пойдем поболтаем, а то жутко есть хочется…

– А правда Дюша вам блузку сшил? – раздалось удаляющееся.

Я почесал затылок, потом махнул рукой. Фиг их разберет, что у них в голове. Может, оно и к лучшему.

Воскресенье 4 декабря 1977 года, день

Ленинград, Лермонтовский проспект

Нет, не лезет…

Я озадаченно покрутил в руках пузатый пластиковый мешок. Не лезет во внутренний карман куртки, ни в один, ни в другой.

Значит, мы пойдем другой дорогой. Я уложил два раздувшихся пакета на дно спортивной сумки и прикрыл это безобразие газетой, а сверху положил магнитофон. Не будет же Ясина мама проводить обыск на входе в самом деле! И не звенит ничего, удобно…

Я даже не стал придумывать отмазку, что у меня там делают две заполненные системы для переливания крови и почему эта мутная жидкость такого странного желтовато-белесоватого цвета. В крайнем случае скажу правду – сливочное лимончелло для девочек, не покусают же меня за это!

Поэтому, вжимая кнопку пять положенных раз, я был спокоен.

Прошла примерно минута, прежде чем дверь широко распахнулась, выпуская наружу застоявшиеся запахи коммуналки. Я перешагнул порог и протянул три белые розы:

– Моей лучшей подружке в день рождения!

Яся мило зарделась, принимая букет.

Достал из сумки чуть потертый, нарытый на букинистической толкучке в Дачном томик Сабатини песочного цвета:

– Надеюсь, тебе понравится.

– Ты же уже сделал подарок! – удивилась она.

– Ну, – подмигнул я, – то для тела, это – для души. А что платье не надела?

– Позже. – Яся заговорщицки наклонилась к моему уху, хотя в коридоре было пусто: – Когда за стол садиться будем. И чтоб ты знал, хорошее платье для души девушки значит ничуть не меньше, чем хорошая книга.

– Ты же шахматистка! А я – математик! Мы должны быть сухарями! – запридурялся я.

Яся сделала шаг вперед, быстро ткнулась губами мне в щеку, а потом шепнула:

– Спасибо, – и стремительно развернулась, скрывая вспыхнувший румянец. – Пойдем, все уже здесь, ты последний.

Длинная темная кишка коридора словно задалась целью показать мне всю неприглядность квартирного нутра. Сначала она провела нас мимо кухни с тремя плитами. Пахнуло кислыми щами, жареным луком, пирогами и вывариваемым в большом баке бельем. Затем, не успели мы сделать и пары шагов, перед нами внезапно распахнулась дверь, ранее в полутьме невидимая: под грозный рев и хлюпанье воды из общественного помещения с достоинством вышел бритый налысо казах в драном-передраном махровом халате. Проходя мимо приоткрытой двери, я успел рассмотреть здоровенный бачок под потолком и лохматые от пыли трубы. На стене на гвоздях-сотках висели, словно спортивные награды на выставке, сиденья от унитазов – вероятно, по сидушке на семью.

– Осторожно, – тронула меня за руку Яся. – Здесь ступеньки.

И правда, квартира опустилась на метр вниз, видимо переходя в соседнее здание. Потом коридор вильнул влево, и в мертвящем свете сорокаваттки выступила тумбочка с массивным черным телефоном. Обои вокруг были плотно покрыты рисунками и записями. Мне даже захотелось на миг остановиться и изучить эту удручающую хронику коммунального подсознания, но Яська уверенно шла вперед, маневрируя между выставленными из комнат, словно в наказание за провинности, драными сундуками, шкафами с перекошенными дверцами и буфетами с отсутствующими стеклами. Я поторопился за ней, боясь затеряться в этом лабиринте.

Казалось, коридор своими извивами обогнул по кругу полквартала, прежде чем мы достигли цели.

– Пришли, – с видимым облегчением констатировала Яська и толкнула дверь.