Спасти СССР. Манифестация II (СИ)

- Да нет, - сказала Кузя, придержав меня за плечо, - это ты не так понял.

Сказав это, она рыбкой нырнула мимо меня на диван. Торопливо умостила на меня стопы, провела руками, поправляя сзади юбку и сказала умирающим голосом:

- Андрей, мне та-а-к плохо... Помоги, будь товарищем, а?

- Что, заездил девочку? - усмехнулся я, разглядывая розовые аккуратные пальчики.

Кузя приподнялась на локте, повернула голову и с интересом покосилась назад, на меня. Потом довольно воскликнула:

- Эврика! - и с энтузиазмом ткнулась лбом в подушку, - это ты хорошо и вовремя сказал, - а потом заканючила, требовательно помахивая узкими стопами прямо перед моим лицом: - Ну, давай, Дюш, не вредничай.

Тут я понял, что в такой ситуации человек слаб, очень слаб, особенно если он - мужчина.

- Что «эврика»? - поинтересовался, сдаваясь, и осторожно, будто опасаясь укуса, взялся за стопу.

Наташа вздрогнула, словно по ней пропустили ток, и забыла дышать.

- Щекотать не буду, - успокоил её я.

- Ага, - невнятно пробормотала она, расслабляясь.

Второй рукой я взялся за лодыжку и начал медленно вращать стопу.

- Так что за «эврика»?

- Ты! - Кузя, выбросила руку и не глядя ткнула в мою сторону указательным пальцем, - ты навёл меня на мысль с ещё одним вариантом мсти.

- О, женщины... - вздохнул я, - кто о чём... Между прочим, Тыблоко - далеко не самое плохое, что могло бы быть в нашей жизни.

- Знаю, - откликнулась Кузя разморённым голосом, - классная тётка. Но спуску ей давать нельзя.

Я насмешливо фыркнул и перешёл к вращению стопы в другую сторону. Смотреть при этом старался напротив, на книжные полки в шкафу, заставляя себя читать названия на корешках. Приходилось задирать голову - глаза своевольничали, желая получше рассмотреть трогательно беззащитные девичьи подколенные ямки.

- А наивного ребёнка ты зачем пугала? - спросил я.

- Да не трогала я твою Мелкую! - Кузя удивлённо приподняла голову.

- Я не о ней, - строго сказал я.

- А-а-а... - протянула Наташа после некоторых раздумий. - Поняла. Оно само.

- Само... - проворчал, перейдя к растиранию основания пальцев, - а вот спросила бы Томка, за что тебе наказание, что бы пела? Или меня бы потом спросила о том же...

- А ты что, ей не рассказывал? - неподдельно изумилась Кузя.

- Представь себе.

- П-ф-ф... Я была уверена... - в голосе у Наташи появились виноватые нотки. - Надо же... Удивил.

Она вывернула голову, словно пытаясь разглядеть себя между лопаток, и покосилась на меня.

- Самоуверенность - это основная угроза для тебя, - наставительно сказал я и начал сгибать ей пальцы то в одну и другую сторону.

- Соколов, - мелко захихикала она в ответ и уронила в изнеможении голову, - ты куда-то не туда смотришь. У тебя на потолке фресок нет.

Я молча похлопал ей по стопе, ещё чуть потеребил из стороны в сторону и взялся за вторую. Потом попросил:

- Не дразни Томку. Она пока за себя на должном уровне постоять не может.

- Ох... - тяжело выдохнула Кузя, - да больно смотреть, как ты с ней мучаешься. Скорее бы уж натетёшкался... Ты мне, Соколов, между прочим, благодарен должен быть: я её на нужные мысли навожу. А то так до выпускного и будешь ждать.

Я аж замер, поражённый.

- А, так это была благотворительность... - протянул язвительно и осуждающе покачал головой. - Не надо, само вызреет.

- Парень, - повторила Наташа удовлетворённо. - Упёртый. Неплохо.

Тот же день, раньше

Вашингтон, 17-я улица.

«Ох и страшная бабища, - внутренне содрогнулся Збигнев, принимая папку со входящими, - но не дура, не дура...».

- Да? - слегка приподнял левую бровь и посмотрел сквозь переминающуюся сотрудницу.

В голосе проскользнула лёгкая неприязнь: несмотря на невысокий её рост и широкий стол между ними, эта женщина умудрилась угрожающе нависнуть над ним.

- Мистер Бжезинский, - она чуть склонила голову набок, став до неприличия похожей на сову, - я взяла на себя смелость направить вам одну свою идею. Прошу прощения, но...

Збигнев нетерпеливо кивнул, прерывая, и открыл папку:

- Хорошо, Мадлена, я посмотрю.

- Три последних листа, - уточнила она и обозначила пухлым мизинцем лёгкий указующий жест.

- Обязательно.

Её губы натянулись на зубы - вероятно, она считала это улыбкой. Бжезинский торопливо уткнулся в первый попавшийся документ, и помощница, наконец, удалилась.

«Отослать назад к Маски?[3] - уже не в первый раз за весну пришла к нему эта мысль. - Раздражает, причём - серьёзно, как воспалившаяся заусеница».

Неприятие вызывало и манеры, и облик стервозной, страшноватой дамы Корбеловой.[4] Судя по сплетням, что притаскивала из политэмигрантских кругов жена, эта бабища сейчас благополучно «догрызала» своего мужа - внук газетного магната посмел не оправдать её надежд.

Сегодня идея спихнуть Мадлену обратно в бюджетный комитет Сената показалась Бжезинскому особо привлекательной.

«Решено: если ничего важного не написала, то отправлю назад, перекладывать бумажки».

Он решил не откладывать, сразу вытащил последние листы и вчитался.

- Хм... - чуть скрипнуло, принимая его спину, массивное кожаное кресло. Збиг закинул ладони за затылок и уставился в окно.