Спасти СССР. Манифестация II

- В прошлом, не столь уж давнем, практически вся Африка была поделена на колонии – британские, французские, португальские… Затем появились бельгийские колонизаторы, германские, итальянские… И лишь во второй половине двадцатого века в силу вошли освободительные, антиимпериалистические движения…

Четко по сценарию, капитан уступил место спикеру, и Сёма, звенящим от волнения голосом, повел свою партию.

Я скромно переминался «в третьем ряду», прячась за тощими шеями товарищей, поглядывая из-за их узковатых плеч. Мое зыбкое нервическое спокойствие отзывалось дрожью в коленках и приливами слабости, хотя сердце тарахтело, как движок трактора «Беларусь».

Если за «Политбоями» действительно маячит «Большой дом», то все свои следы я как бы стер. Единственное, что могло меня выдать – это желтоватый листок бумаги, исписанный моей рукой. Но я и тут подстраховался, пользуясь не тем выработанным женским почерком, которым строчил «Квинт Лициний Спектатор», а моим обычным, довольно-таки корявым…

А Сёма-то, Сёма! Какой талант пропадает!

Резник не зачитывал тезисы, не декламировал даже, а исполнял, то притормаживая речь в раздумье, то восклицая в бурной экспрессии. Впрочем, жюри не аплодировало его выступлению, а принялось бомбить наши позиции каверзными вопросами.

«Насколько неблагоприятные условия Сахеля коррелируют с подъемом национально-освободительного движения берберов и туарегов?»

«Покажите на примерах, как англо-французская демаркация границ африканских государств влияет на рост трайбализма?»

Бедный Сёма живо вспотел, а мы всей командой устраивали мозговые штурмы, чтобы взъерошенный спикер выразил коллективный ответ.

Отстрелялись…

- Внимание!

Я даже не вздрогнул, с готовностью впадая в спасительное отупение.

- Внимание! – повторил ведущий, неторопливо поднимаясь на сцену. – По правилам «Политбоев», победа присуждается лишь одной команде, больше всех набравшей баллов. Однако, посовещавшись, жюри выявило двух победителей…

По притихшему залу волной разнесся оживленный ропот.

- На сцену приглашаются капитаны победивших команд! – газетчик выдержал паузу, чтобы грянуть: - Виталий Брюквин, школа номер двести семьдесят шесть!

Болельщики издали хоровой вопль.

- Марина Пухначева, школа номер двести восемьдесят семь!

Основательный, насмешливый, рассудительный Резник скакал и орал, как первоклашка. Он хватался за голову, словно нападающий, забивший гол в свои ворота…

Всё смешалось в актовом зале райкома ВЛКСМ.

- Сёма, успокойся, - вытолкнул я.

- Да несправедливо же! – бушевал одноклассник. – На мыло их всех! Да вообще!

Я устало выгреб с места отяжелевшее тулово - мутило не понарошку.

«Слился-таки… - тяжко ворочались мысли. - Вышмыгнул в последний момент… Повезло. Вон, Колобок и от бабушки ушел, и от дедушки смылся, а хитрая лиса – ам! – и съела хвастливого пухляша… Выходит, мне есть, чем гордиться! Я оказался умнее сдобного теста – улизнул от Чернобурки…»

Прицельный взгляд «заместителя третьего секретаря райкома по воспитательной и идеологической работе» чиркнул по моим глазам, и я понурился, изображая сосуд мировой скорби.

- Что, Андрей, обидно?

Бодрый настрой в голосе Лапкиной звучал фальшиво.

- А-а! – отмахнулся я, раздраженно кривясь. – Продули, как последние! Да еще девчонке!

Чернобурка хихикнула.

- Ну, там и парень выиграл!

- Да ну их всех, - буркнул я сумрачно.

- Не переживай, Андрей, - в воркующем голосе пробивались покровительственные нотки, - будет и на вашей улице праздник!

- Когда перевернется «КамАЗ» с печеньем? – горько улыбнулся я, и вздохнул. – Спасибо, Светлана Витальевна… Пойду.

«И покатился Колобок дальше…»

Тот же день, позже

Ленинград, улица Фрунзе

Грамоту я сунул в портфель, чтобы не помялась, и неторопливо шагал к «моим» девчонкам. Нутро все еще подрагивало, но меня постепенно отпускало.

С чего я взял, будто впереди чуть ли не два года вольной жизни? КГБ вдумчиво прочесывает Ленинград в поисках неуловимой птички-говоруна, распевшейся о будущем. А если бы сегодняшняя операция удалась? Нет, конечно же, я не ощутил бы холодное касание наручников. Вообще ничего не заметил бы, кроме, может, торжествующего оскала Чернобурки – товарищ Лапкина плоховато справляется с эмоциями.

Андрей Соколов просто угодил бы в незримое, но плотное кольцо наблюдения. Усиленного. Вероятно, круглосуточного. «Мышка-наружка» сковала бы меня, провоцируя на очередной прокол. И тогда… М-да.

Кто-то в Большом доме внесет «А. Соколова, ученика 9-го «А» класса средней школы № 272» в список подозреваемых. Впишет красивым, таким, разборчивым почерком…

Я замер на углу сквера, ухватив за хвостик юркую мыслишку.

«Милый, наивный Дюша, - подумал я, ласково зверея, - ты ошибся! Комитет не устраивает чёс по всему городу, его бравые опера шарят исключительно по Ленинскому району. Весь охват «Политбоев» - пятнадцать школ! От Лермонтовского до Обводного!»